Мао Цзэдун

Перед глазами Пэна все еще стояли картины бесславного окончания движения за выплавку стали: ржавевшие по полям слитки никому не нужного металла, заброшенные и полуразобранные жилые строения, вырубленные для розжига домен фруктовые деревья. В «домах счастья» он видел немощных стариков и старух, скудного рациона которых едва хватало на поддержание жизни; у многих не имелось даже одеяла. «Старцы еще могут скрипеть зубами, — сказал ему пожилой крестьянин, — детям же остается только плакать». В атмосфере деревень ощущался явственный запах мятежа. Крестьянство ненавидело почти военный уклад жизни, примитивную еду в общественных столовых, разрушение семей гневом наполняло их сердца. Кадровые работники находились под постоянным давлением: начальство требовало во что бы то ни стало обойти соседние коммуны. Стремление утереть нос сопернику повсеместно заканчивалось приписками, превышавшими реальные показатели в десять, а то и в двадцать раз. Нарушители этого негласного правила, как по секрету сказали Пэну, объявлялись «праваками» и подлежали суровой критике.

Пэн Дэхуай никогда не ходил у Мао в фаворитах. Слишком много было между ними стычек в прошлом начиная с зимы 1928 года, когда Пэн и небольшая армия его земляков-хунаньцев остались в Цзинганшани, а Мао так и не предпринял обещанный маневр, оставив их в окружении врага. Министр обороны присягал на верность партии, но никак не самому Мао.

В Шаошани Председатель вновь почувствовал прилив творческих сил. Новое стихотворение воспевало «зеленые волны рисовых полей» и «возвращавшихся на закате дня домой героев труда». Любовь к рифме заставила взяться за перо и Пэна. Но его строки повествовали о «втоптанных в землю зернышках проса» и «поломанной картофельной ботве». Первая строфа начиналась клятвой Пэна «говорить от имени народа».

Клятва осталась на бумаге. В 1959 году Пэн не позволил себе ни слова критики по поводу «большого скачка». Возможно, это объяснялось тем, что все его внимание было занято вспыхнувшим в марте восстанием в Тибете, возможно, сказались призывы Мао к сдержанности, в которых прозвучало обещание исправить самые вопиющие ошибки. Но главная причина крылась в невозможности для человека даже его ранга подвергнуть сомнениям тот курс, что упорно и последовательно отстаивал сам Председатель.

Пятью годами ранее Гао Ган уже пробовал перешагнуть установленные Мао границы. Попытка стоила ему жизни. В 1955 году Дэн Чжихуэй выступил против Мао в вопросе скорее техническом, нежели политическом, — о темпах коллективизации. В отличие от Гао Гана Дэн не наложил на себя руки, но фактически лишился всякой власти. Чуть позже Чжоу Эньлай поделился некоторыми сомнениями по поводу «малого скачка», чтобы через полтора года подвергнуть себя беспощадной самокритике. Столь же обескураживающими были примеры и тех, кто излишне откровенно высказывался в ходе кампании «ста цветов».

К 1959 году стало абсолютно ясно: единственной фигурой, имевшей полное право критиковать товарища Мао Цзэдуна и его политику, являлся сам Мао. Любому другому за это предстояло платить. По возвращении в Пекин Пэн Дэхуай благополучно забыл о намерении говорить «от имени». Как и другие лидеры партии, он предпочитал хранить сомнения в себе.

К этому времени в жизни китайского общества набирал силу новый фактор.

В стране все явственнее ощущались признаки нехватки продовольствия. Сначала ее почувствовали на себе города. Сокращались нормы выдачи риса, из рациона исчезли овощи и растительное масло. Но последовавшее за этим решение правительства обеспечить питанием в первую очередь промышленных рабочих означало, что на голодный паск переходит и деревня. Урожай 1958 года составил не триста семьдесят пять миллионов тонн и даже не двести шестьдесят, как потом уточнила государственная статистика. Общая цифра сбора зерновых едва достигала двухсот миллионов (хотя данный факт был признан только после смерти Мао). Однако и она считалась рекордной. Вопреки заверениям руководства страны о том, что Китай вступает в эру изобилия, во многих провинциях начинался голод.

Об истинном положении дел в сельском хозяйстве Пэн был осведомлен намного лучше других. Для доставки зерна в бедствующие районы использовался армейский транспорт. В НОА все чаще слышались разговоры новобранцев из крестьян о том, что их родственники в деревне чуть ли не вынуждены идти с протянутой рукой по соседним дворам.