Мао Цзэдун

ПЭН. Я направил письмо тебе лично. Никакой фракционной деятельностью я не занимался.

МАО. Если бы.

ПЭН ЧЖЭНЬ. В ходе общей дискуссии ты сказал, что ответственность за ошибки лежит на каждом, включая товарища Мао… Так на кого же ты тогда нападал?

ХЭ ЛУН. Против Председателя у тебя сложилось настоящее предубеждение. Из письма явно следует, что умысел уже давно вызревал в твоей голове…

ЧЖОУ ЭНЬЛАЙ. Ты впал в правооппортунистический бред. Твое письмо нацелено против генеральной линии партии.

МАО. Тебе нужно развалить партию. У тебя есть план, есть организация, ты уже готовился, ты нападал на правильный курс, как последний «правак»… Ты говоришь, что в Яньани я сорок дней занимался онанизмом. Значит, сейчас в нашем распоряжении еще остается двадцать дней. Чтобы почувствовать удовлетворение, на этот раз хочешь заняться онанизмом ты. Вот что я тебе скажу: хватит рукоблудия!..[72]

ПЭН. Если вы все такого же мнения, мне больше сказать нечего… Не переживайте, я не покончу с собой, я никогда не стану контрреволюционером. Для меня еще найдется работа в поле».

2 августа Центральный Комитет партии утвердил решение ПК Политбюро. В защиту Пэн Дэхуая выступили несколько более молодых его коллег, за что потом тоже подвергнутся чистке. Министр обороны произнес длинную самоуничижительную речь, назвал свое письмо к Мао «мутным потоком абсурда» и покаялся в ущербе, нанесенном «высокому авторитету Председателя измышлениями, продиктованными личным, ничем не обоснованным предубеждением против него». Речь была лишенным всякого смысла жестом, о котором Пэн позже вспоминал со стыдом.

Резолюция ЦК обвиняла маршала в создании «правооппортунистической антипартийной клики», в «злобных выпадах против Председателя Мао» и «раздувании временных трудностей с целью в самом черном цвете представить существующее положение дел». Кроме того, Пэн, оказывается, еще раньше вошел в «антипартийный сговор с Гао Ганом» и уже «долгое время противодействовал линии партии». Однако и это было еще не все: вместе с Чжан Вэньтянем и несколькими другими членами «клики» Пэна назвали «представителем буржуазии, червем пробравшимся в партию в годы гражданской войны».

Однако следующий же параграф резолюции вызывает вполне резонное недоумение. После детального перечисления совсршенных преступлений, в наказание за которые виновного следовало бы не только исключить из рядов КПК, но и отправить в лагеря (если не принять более радикальные меры), ЦК постановил, что «заговорщики» остаются членами партии, а Пэн Дэхуай и Чжан Вэньтянь, будучи сняты со всех государственных постов, по-прежнему входят в состав Политбюро.

Такое неожиданное решение служит примером давней политики Мао «излечить болезнь и спасти страждущего». На деле же оно объяснялось тем весом, который имел Пэн Дэхуай в глазах армии и рядовых членов партии. Даже Мао было трудно бесповоротно опорочить облик легендарного героя революции и войны, человека кристальной честности, аскета с неколебимыми моральными устоями. Однако за внешним великодушием Председателя крылась плохо скрываемая неприязнь.

Месяцем позже на пост министра обороны заступит Линь Бяо, которого Мао с 1956 года пестовал как единственно достойного преемника Пэна. По причине довольно слабого здоровья с 1949 года Линь Бяо весьма редко принимал участие в публичных мероприятиях. Преданный сторонник Мао, он рьяно принялся за работу. Армия как можно быстрее должна забыть об авторитете Пэна, усилиями которого создавался фундамент существующей власти.

Выехав из Чжуннаньхая, Пэн Дэхуай провел шесть лет жизни почти в полной изоляции в домике на территории парка Ихэюань, что на северо-западной окраине Пекина. Сохранив, по сути, свой статус в партии, он уже ни разу больше не присутствовал на заседаниях Политбюро. Его карьера была закончена.

Решимость, с которой бывшие соратники Пэна ополчились против своего коллеги, объяснялась не только их малодушием и инстинктом политического самосохранения. Если Политбюро и действовало подобным образом, то подтолкнул их к этому Мао.

Критика Председателя не всегда прямо означала участие в антипартийном заговоре. После победы 1949 года случались и исключения. Однако сейчас, после долгих месяцев вдалбливания в головы людей, что их откровенность не несет в себе никакой угрозы, Мао оказался не способен переварить се. В Лушани Чжан Вэнь-тянь сделал замечание, которое вызвало у Председателя особое раздражение. Он сказал, что все проблемы «большого скачка» имеют одну причину: отсутствие внутрипартийной демократии. Важнейшие решения принимались только и исключительно самим Мао. «Человека скорее заклеймят скептиком или досужим наблюдателем, чем позволят ему высказать противоположную точку зрения, — посетовал Чжан на пленуме. — Почему? Почему мы так нетерпимы к другому мнению? Чего мы боимся?»

Действительно, чего? Почему Мао не выносил критики, к которой сам же призывал окружающих?