Мао Цзэдун

Студенческое сочинение где-то затерялось, зато остались пометки на полях переведенной на китайский язык «Системы этики» Паульссна — более 12 тысяч слов микроскопическим, едва читаемым почерком. Суть пометок сводилась к трем основным идеям, занимавшим помыслы Мао на протяжении всей его политической карьеры: необходимость сильного государства с жестко централизованной властью, безусловная доминанта личной воли и вопрос взаимоотношений между китайским и западным менталитетом.

О сильном государстве и мудром правителе речь шла в конфуцианских текстах, которые Мао заучивал наизусть еще ребенком. Эта мысль стала стержнем его школьного сочинения о Шан Яне, известном чиновнике древнего царства Цинь, существовавшего в IV веке до Рождества Христова. К тому же Шан Ян являлся одним из основоположников философской школы легистов, или «законников». Закон, как провозглашал в сочинении Мао, это «инструмент, обеспечивающий народу процветание». К сожалению, законотворчество светлых разумом правителей часто сводилось на нет «скудоумием, невежеством и темнотой масс», чье неприятие каких-либо перемен «поставило Китай на грань самоуничтожения». Подобное «отношение к просвещенной мудрости у более цивилизованных народов вызвало бы хохот», — писал Мао-школьник. Сочинение настолько понравилось учителю, что он зачитал его всему классу.

В те годы характерной для литературных опытов Мао была тема отсталости китайского общества. «В будущем страну ожидают проблемы, тысячекратно превосходящие те, что стояли перед предками, — говорил он одному из друзей, — и для их разрешения потребуются самые незаурядные способности, а у китайцев рабская психология и поразительная узость мышления». За более чем пятитысячелетнюю историю своей цивилизации «наш народ накопил множество вредных традиций, склад его ума архаичен, мораль низка… Чтобы вымести весь этот сор, необходимы титанические усилия…»

То, что Китай под давлением великих держав из года в год все очевиднее сдавал свои позиции, лишь усиливало пессимизм Мао. 7 мая 1915 года Япония направила Юань Шикаю ультиматум — «21 требование», где речь фактически шла о японском протекторате, в том числе над провинцией Шаньдун, бывшей сферой влияния Германии, и, совместно с царским правительством России, — над Маньчжурией. Мао назвал эту дату «днем национального позора». Призвав студентов колледжа поддержать протест правительства, он дал выход своим чувствам в стихотворении, написанном несколькими днями позже:

Вновь и вновь строят варвары козни,Рвутся к нам из-за гор, не пугаясь и тысячи ли…Жизнь и смерть не стоят раздумий —

Ведь война у порога, беги от нее — не беги…Острова па востоке — дом злых дикарей,Горы к северу — логово хищных зверей.

«Острова на востоке» означали Японию, «горы к северу» — Россию, а «дикари» внушали куда больший страх, чем «звери». «Без войны, — писал Мао год спустя, — через двадцать лет мы как нация перестанем существовать. Но люди предпочитают спать, совершенно не думая о том, что происходит на Востоке. В моем понимании у нынешнего поколения нет более важного вопроса… Необходимо мобилизовать все ресурсы на отпор Японии».

Первая попытка Мао помочь стране излечить застарелую болезнь была абсолютно прагматичной. В начале 1917 года прогрессивный журнал «Синь циннянь» («Новая молодежь») напечатал его заметку на тему физического здоровья современников:

«Нашей нации нужна сила; ее воинственный дух ослабевает. Мускулы мужчин день ото дня становятся все более дряблыми… С телами, подобными тряпкам, мы обратимся в бегство уже только при виде противника. Как же в таком случае нам достичь своих целей, насколько действенное влияние окажем мы на соседей?»

Но мысль не нова. Тремя годами ранее на лекциях по философии профессор Ян Чанцзи обращался к своей аудитории почти с теми же словами. Ввести в китайских школах занятия спортом или хотя бы физкультурой пытались еще при Цинах, в ходе последовавших за восстанием ихэтуаней реформ.

Проблема, как писал Мао, заключалась в том, что предпринимавшиеся усилия не пользовались у молодежи поддержкой. Традиции всегда превозносили достижения в сфере духовной, идеи же совершенства физического были чужды обществу:

«Физические упражнения студенты считают унизительными… Свободные одежды, плавная и медленная походка, спокойный, исполненный достоинства взгляд — вот что создавало облик пользовавшегося уважением человека. Зачем ему вытягивать руку или ногу? Нагибаться и распрямляться?

Человека порядочного отличают хорошие манеры, а дерганье частями тела к ним не относится. Спорт — занятие грубое и низкое. Взобраться на спину лошади и размахивать руками? Сотрясать воплями горы и небеса? Примитивно, оскорбительно и очень далеко от утонченности и настоящей культуры. Чтобы достичь чего-то в спорте, человек должен превратиться в животное…»