Мао Цзэдун

На первых порах сближение представляло серьезную трудность для обеих сторон. Поначалу Сунь Ятсен с ходу отвергал все выдвигаемые коммунистами инициативы. На июльском совещании Чэнь, Мао и другие члены Центрального Бюро с сожалением признавали: «От попыток «облагородить» Гоминьдан не приходится ждать ничего хорошего, во всяком случае до тех пор, пока Сунь не изменит своих взглядов и не согласится хотя бы с некоторыми коммунистическими методами действий ради достижения поставленной цели». Позиция Гоминьдана особенно удручала Снеевлита, не без оснований считавшего себя архитектором «единого фронта». В беседе с Иоффе он разочарованно заметил, что поддержка Сунь Ятсена означает «пустую трату денег».

В то же время, окончательно согласившись с тезисом Коминтерна о руководящей роли Гоминьдана в готовящейся революции, лидеры КПК не упускали ни единой возможности подвести практическую базу под эту стратегию. Даже Мао, который и слышать не хотел о тактическом подчинении буржуазии, на все лады расхваливал шанхайских предпринимателей, оказавших весомую поддержку борьбе с милитаристами:

«Революция — дело каждого гражданина общества. Но задача, которая лежит на плечах людей бизнеса, сейчас намного важнее той, что несет простой народ… Шанхайские торговцы уже пробудились и начали действовать. Чем шире будет союз их сил, тем сильнее окажется воздействие на общество, тем увереннее поведут они за собой всю нацию, тем ближе успех революционного дела!»

Его слова звучали не совсем искренне. Мао вовсе не верил в то, что «торговый люд больше других страдает от империалистического гнета и действий милитаристов», как сам он неоднократно заявлял. Не верил и в стойкость внезапно обретенного буржуазией революционного духа. Но в то же время, пока главным врагом оставались воинствующие милитаристы, буржуа представляли собой явных и бесспорных союзников. В сложившихся условиях Мао и все руководство партии готовы были трактовать все сомнения в их пользу.

Нерешенным оставался и основной вопрос: каким образом заставить Гоминьдан отказаться от осознания своей избранности и помочь ему стать современной партией, пользующейся широкой поддержкой народа?

Центральное Бюро решило применить тактику троянского коня: внутри мелких отделений Гоминьдана в Северном и Центральном Китае коммунисты развернули свою пропаганду, что со временем позволило бы сдвинуть влево всю партию. Выполнение этого замысла в северных районах было возложено на Ли Дачжао. В сентябре с той же миссией отправился в Чанша Мао.

Хунань встретил его вспышками гражданской войны. Чжао Хэнти и Тань Янькай в который раз пытались вырвать друг у друга власть. Получив согласие Чэнь Дусю, Мао на время снял с себя скучные обязанности секретаря Бюро и покинул Шанхай. В этом логове международного империализма он всегда чувствовал себя чужим, его постоянно тянуло домой, к Ян Кайхуэй, готовившейся подарить ему второго сына.

Целый месяц после приезда Мао в Чанша город находился в осаде и подвергался непрерывным артиллерийским обстрелам. Линия фронта проходила прямо по реке Сян. Укрывавшимся в своих консульствах европейцам война представлялась какой-то буффонадой, приятно щекотавшей нервы разрывами игрушечных снарядов. Для китайцев она была чем-то совершенно иным:

«Все магазины в городе закрылись, люди со средствами либо разъехались, либо прятались в тайных убежищах. Население в ужасе шарахалось от военных, под страхом смерти изымавших у горожан деньги и рис. Отказать им не решался ни один: строптивцев вели к зданию таможни, где палач сноровисто помахивал остро отточенной саблей…»

В деревнях царили грабежи и насилие, как в худшие дни правления губернатора Чжан Цзинъяо. Мао был убежден в победе Тань Янькая и письмом сообщал Кантонскому отделению Гоминьдана, что Чжао долго не продержится. Но высланные ему на поддержку войска У Пэйфу окружили отряды Таня, и исход войны был предрешен.

Хунань дорого заплатила за победу Чжао. Провинция, игравшая роль буфера между севером и югом, опять испытала на себе тяжесть кованого сапога северян. Сторонники Таня, на помощь которых рассчитывал Мао, лишились всякого влияния и были разогнаны. Чжао закрыл Университет самообразования и распустил Федерацию профсоюзов. Сам Мао, еще за два месяца до событий опубликовавший длинный список преступлений «отталкивающе жестокого» губернатора, вынужден был жить под именем Мао Шишань (Мао Каменная Гора).

Болес неудачный момент для создания политической организации, непосредственно связанной с разбитыми противниками Чжао, трудно было себе представить. И тем не менее Мао удалось основать временную штаб-квартиру с тайными отделениями в Чанша, Нинсянс и на Аньюаньских угольных копях, где годом ранее на посту руководителя партийной ячейки он оставил Лю Шаоци, серьезного молодого человека, недавно вернувшегося из Москвы. Но вновь созданная сеть не работала, пребывая в глубоком подполье.