Мао Цзэдун

Между тем для продолжения переговоров о дипломатическом признании Россия направила в Китай нового эмиссара, Адольфа Иоффе. Большевистское правительство очень рассчитывало на союз между У Пэйфу и Сунь Ятсеном. Это открывало возможность привнести в мощную военную группировку Северного Китая идеологию охваченного революционным движением юга страны. Однако Иоффе не мог дать Пекину самого лакомого куска: реституций за использование Россией маньчжурского участка КВЖД и признания Монголии сферой интересов Китая. У Пэйфу разочаровался в новых российских друзьях и их местных протеже.

Тем временем созданные коммунистами рабочие клубы от Пекина до Ханькоу выступили с призывом провести 1 февраля в Чжэнчжоу учредительный съезд Всекитайского профсоюза железнодорожников. За несколько дней до открытия съезда У Пэйфу наложил запрет на его проведение, но уже съехавшиеся делегаты отказались подчиниться приказу и объявили о начале полномасштабной стачки. 7 февраля 1923 года У Пэйфу и несколько его генералов силами военных нанесли одновременный удар по лидерам железнодорожных профсоюзов в Пекине, Чжэнчжоу и Ханькоу. Убиты более сорока человек, в их числе оказался и один из партийных руководителей, обезглавленный перед своими товарищами прямо на перроне вокзала Ханькоу.

«Бойня 7 февраля» в значительной мере охладила стремление коммунистов использовать рабочее движение в качестве движущей силы политического преобразования общества. Количество забастовок и стачек сократилось по стране почти вдвое, любые выступления рабочих жестоко подавлялись армией и полицией. Активность профсоюзной борьбы снизил и усилившийся рост безработицы.

В Хунани, где губернатор Чжао Хэнти продолжал держаться в стороне от политических баталий между Севером и Югом, отголоски этого конфликта были почти не слышны. Мао слал по стране гневные телеграммы, обличая «неслыханную жестокость зарвавшихся вояк», возглавляемых У Пэйфу. «Каждый, кто видел методы этих предателей, сожалеет о том, что не может рвать зубами их плоть», — говорил он своим братьям Цзэтаню и Цзэмину, посылая их в Шуйкоушань для организации на рудниках рабочих клубов. В апреле Мао организовал гигантскую демонстрацию, на улицы Чанша вышли более 60 тысяч человек, требовавших от Японии возврата Порт-Артура и Даляня. Этот всплеск активности был последним. Двумя месяцами позже, во время общекитайской забастовки в знак протеста против убийства моряками с японской канонерки двух демонстрантов, губернатор Чжао ввел в провинции военное положение. Солдаты патрулировали улицы городов и проводили аресты профсоюзных лидеров.

Но Мао в Хунани уже нет. Вскоре после антияпонской демонстрации он принял приглашение Чэнь Дусю «приехать в Шанхай и поработать в Центральном Комитете партии». Несмотря на значимость этого шага для его карьеры, Мао не торопился: получив приглашение еще в январе, он, попрощавшись с женой и сыном, сел на борт речного пароходика только в середине апреля.

Едва успели забыться споры между Чэнь Дусю и Снеевлитом по вопросу взаимоотношений между КПК и Москвой, с новой силой вспыхнули еще более серьезные разногласия: как быть с Гоминьданом? Встреча Снеевлита с Сунь Ятсеном произошла еще в 1921 году в Гуйлине, где старый революционер и основатель Гоминьдана изумил представителя Коминтерна заявлением, что «в марксизме нет ничего нового, о том же две тысячи лет назад говорили и китайские классики». И все же Снеевлит считал, что союз с доказавшим в ходе Гонконгской стачки свою эффективность Гоминьданом для коммунистов весьма желателен.

Китайские товарищи были категорически не согласны. Партия Сунь Ятсена виделась им патриархальной организацией, прототипом которой являлись выступавшие против господства маньчжуров средневековые тайные общества. Сунь управлял ею, как своей вотчиной, требуя от сторонников приносить клятву верности. Коррупция пронизывала партийный аппарат сверху донизу. Поддержкой Гоминьдан пользовался в основном в Гуандуне и еще нескольких южных провинциях. Руководство никогда не ставило цели превратить Гоминьдан в массовую народную партию, способную повести за собой рабочих, крестьян и мелкую буржуазию на борьбу с империализмом. Нынешние милитаристские круги были для Сунь Ятсена не противниками, а, скорее, партнерами в деле будущего обустройства общества.

В апреле 1922 года Чэнь Дусю пригласил к себе Мао Цзэдуна, Чжан Готао и трех других секретарей провинциальных партийных организаций для того, чтобы «единогласно принять партийную резолюцию, подчеркивающую абсолютное неприятие идеи какого бы то ни было союза». На следующий день он направил Войтинскому, ставшему уже руководителем Дальневосточного бюро Коминтерна, послание, где говорил о том, что «политика Гоминьдана не имеет с коммунизмом ничего общего», что «за пределами Гуандуна в детище Сунь Ятсена видят лишь свору бюрократов, жадно делящих деньги и власть». Нет, настаивал Чэнь Дусю, союз между КПК и Гоминьданом невозможен.