По словам Маринга, Мао удручало то, что во всей Хунани с населением в 30 миллионов человек в профсоюзы вступило не более 30 тысяч, а потому «он махнул рукой на организацию рабочих и был настроен настолько пессимистически, что видел единственное спасение для Китая в российской интервенции»[45]
. Но, возможно, Маринг сгустил краски, и Мао не столь пессимистически смотрел на перспективы китайской революции. Его воодушевил III съезд КПК, проходивший с 12 по 20 июня 1923 года в Кантоне. 40 делегатов представляли 420 членов партии, 110 из которых находились в тюрьмах. Женщин было 19 человек, а рабочих – 164. Более половины членов партии находились в Хунани, в организации, которую возглавлял Мао. Гоминьдан, хотя и значительно превосходил по численности КПК, имел сильные позиции в районе Кантона и в Шанхае. В тех же провинциях, где имелись ячейки КПК, гоминьдановцев либо не было, либо они уступали в численности коммунистам. На съезде Мао говорил, что «в Гоминьдане доминирует мелкая буржуазия… Мелкая буржуазия может временно возглавлять [революцию]. Вот почему нам следует вступить в Гоминьдан… Нам не надо бояться вступления… Крестьяне и мелкие торговцы – хороший материал для Гоминьдана»[46]. Мао впервые избрали в состав ЦИК, причем он получил 34 голоса – больше было подано только за Чэнь Дусю (40 из 40), Цай Хэсэнь и Ли Дачжао (по 37). Мао вошел также в узкое Центральное бюро из 5 человек. Главное же, он был избран секретарем и заведующим организационным отделом ЦИК.Мао занялся и новым для себя крестьянским вопросом. Крестьянский труд он знал не понаслышке – сам работал в поле с шести лет, несмотря на то что его отец был довольно богатым человеком и нанимал батраков. Мао заявил на съезде: «В любой революции крестьянский вопрос являлся самым важным… Во все века китайской истории все восстания и революции опирались на крестьянские мятежи. Причина того, что Гоминьдан имеет базу в Гуандуне, заключается просто в том, что в его распоряжении находятся армии, состоящие из крестьян. Если китайская компартия тоже сделает упор на крестьянское движение и мобилизует крестьян, ей не составит труда достичь того, чего достиг Гоминьдан»[47]
. Это вполне совпадало с директивой ИК Коминтерна, которая была приурочена к съезду, но прибыла только 18 июля: «Национальная революция в Китае и создание антиимпериалистического фронта необходимо будет сопровождаться аграрной революцией крестьянства против остатков феодализма. Только в том случае эта революция сможет быть победоносной, если в движение удастся вовлечь основную массу китайского населения – парцеллярное крестьянство»[48].Вскоре после III съезда Мао вступил в Гоминьдан. Москва тем временем выделила Гоминьдану тайную финансовую помощь в 2 млн золотых рублей. В июне 1923 года в Кантон выехала первая группа советских военных советников для формирования гоминьдановской армии. В августе 1923 года М.М. Бородин сменил Маринга в качестве представителя Коминтерна при ЦИК КПК, одновременно являясь «высоким советником Гоминьдана» при Сунь Ятсене.
В конце июля 1923 года Мао вернулся из Кантона в Шанхай. Он считал, что «Сегодня в Китае вопрос национальной революции – единственный политический вопрос. Использовать силу народа для свержения милитаризма и находящегося с ним в сговоре иностранного империализма – вот историческая миссия китайского народа… Мы должны сейчас объединить народ всей страны в революционном движении… Очень важно, чтобы мы объединились и вместе боролись против общего врага за общие интересы… Мы все должны верить в то, что единственный путь спасения самих себя и всей нации – в национальной революции»[49]
.В сентябре 1923 года Мао вернулся в Чаншу, чтобы помочь создать в Хунани ячейку Гоминьдана, чему мешали местные коммунисты. Между тем губернатор Хунани Чжао Хэнти при поддержке У Пэйфу одержал победу над милитаристом Тань Янькаем, которому симпатизировал Мао. Чжао Хэнти ввел военное положение, закрыл Университет самообразования, распустил Федерацию профсоюзов и отдал приказ об аресте Мао Цзэдуна. Тот ушел в глубокое подполье и стал пользоваться псевдонимом Мао Шишань («Каменная гора»). 13 ноября 1923 года Кайхуэй родила второго сына, которого назвали Аньцин («Молодец, достигший берега социализма»).