Марь

— Не надо меня провожать. Я не маленькая девочка, Гордей Петрович.

Да, она не маленькая девочка и не птичка колибри, которую нужно лелеять и оберегать.

— Вы не маленькая девочка, — повторил он. — Вы просто замерзли.

Она не просто замерзла, она заледенела. И речь шла вовсе не о теле.

— Вы знаете, что такое первая юношеская влюбленность, Мари? — спросил он, и ее бросило в жар. Только что было холодно, а теперь вот…

Хорошо, что она не успела ответить. Хорошо, что он не дал ей такой возможности. А продолжил:

— Анна Ивановна, ваша сестра влюблена. Ее чувства ко мне можно сравнить с открытой раной. Вы простите, что в таком деликатном деле я использую медицинские термины.

Про рану Мари понимала. Ее сердце тоже было похоже на открытую рану. Она не понимала другое.

— Анюта? Моя сестра влюблена в… вас?

— К моему великому огорчению.

— Почему?

— Потому что я не могу ответить ей взаимностью.

Гордей стоял перед ней, высокий, сосредоточенный, с влажными от истаявшего снега волосами. Смотрел сверху вниз тем своим задумчивым взглядом, который одновременно пугал и завораживал.

— Почему? — снова повторила Мари.

— Потому что я люблю другую, — сказал он. — И надеюсь, что мое чувство не останется безответным. Я понимаю, что не сразу смогу обеспечить вам тот уровень жизни, к которому вы привыкли. Но сделаю все возможное, чтобы рядом со мной вы чувствовали себя счастливой, Мари.

Он давал обещание. Она от него ничего не ждала и не просила, но, наверное, для него это было не важно. Сейчас он говорил не то, что она хотела услышать, а то, что сам хотел сказать. И было бы глупо упрекать его в том, как он хорош. В том, что в него влюбилась не только она сама, но и ее младшая сестра. Сейчас все, что сказала бы Мари, казалось бы глупым и несерьезным. Поэтому она просто молчала.

— Маша? — Он встал перед ней на колени. Не потому, что это было красиво и романтично, а потому, что так ему были видны ее глаза. — Маша, я могу хотя бы надеяться?

На его волосах все еще сверкали капли растаявшего снега, и Мари осторожно провела по ним рукой. А он так же осторожно, может быть, даже еще осторожнее, взял ее руку в свою и поцеловал раскрытую ладонь. Сначала он целовал Анюту, теперь вот ее… Какое большое у него сердце!

То ли губы Мари дрогнули как-то по-особенному, то ли Гордей чувствовал ее куда лучше, чем ей казалось, но, не выпуская ее руку из своей, он вдруг сказал:

— Ваша сестра нетерпелива и порывиста. А у меня нет навыка общения с такими требовательными барышнями.