Марадентро

Этой ночью гуайка был, как никогда, печален; он казался грустным и отрешенным, более мертвым и жаждущим быть живым. Он ни разу не поднял глаза, не отрываясь глядел на огонь, вновь и вновь повторяя свою заунывную песню:

Омаоа даровал нам солнце,которое приносит жизнь и отгоняет тьму.Омаоа даровал нам леса,а их пересекают большие реки.Омаоа даровал нам землю,а она питает корни банана и пихигуао.

Омаоа даровал нам обезьян и тапиров,которые позволяют себя поймать яноами.Омаоа даровал нам жизнь,до тех пор пока не захочет отвести насна вершину Большого Тепуя.

Он перестал напевать и раскачиваться и отвел глаза от огня, чтобы встретиться взглядом с зелеными глазами.

– Где Омаоа? – спросил он, словно Айза могла дать ему ответ. – Почему он не отведет меня на Большой Тепуй вместо того, чтобы наказывать меня таким образом?

Все мертвецы, независимо от цвета кожи и страны, постоянно задают подобный вопрос: видно, смерть – и только она – способна уравнять Канарского рыбака с индейцем из сельвы. Айза и до этого никому из них не могла дать ответа, не ответила она и гуайка, который подождал-подождал, а потом снова наклонил голову и затянул:

Имя ему было Омаоа,а вокруг не было ничего.

Айза все смотрела на него и не могла понять, почему теперь лишь он один приходил ее навещать. Видно, он был наделен какой-то странной силой, если разогнал всех прежних, не оставлявших ее в покое. А может, они начали ее покидать, потому что приближалась какая-то развязка, которую она была не в силах себе представить.

Долгое путешествие подходило к концу, в этом она была уверена, потому что достигла самого отдаленного и неизвестного угла планеты, чтобы отдать себя в руки первобытного племени. Еще немного – и она окажется на самом дне в результате безудержного падения, в которое увлекла за собой всю семью. Раз покойники стали ее забывать, значит, скоро произойдет то, чего она боялась и желала.

Омаоа даровал нам жизнь —до тех пор, пока он не захочет отвести насна вершину Большого Тепуя.

А самый большой тепуй Гвианы – вот он: величественный, увенчанный облаками, выступает на фоне голубого неба, словно сойдя со страниц книги, которая потрясла ее в детские годы.

Так это и есть обиталище Ксананова бога?

Начало светать; пение индейца становилось все тише по мере того, как его силуэт растворялся в зеленоватом утреннем свете, а высокая сельва приветствовала новый день, свежий и сияющий, которому, тем не менее, не удавалось отогнать тягостные предчувствия, камнем давившие душу Айзы.

Над ее головой одна ветка, казалось, ожила, и на Айзу уставились круглые глаза куамаканделы[51]; в них не было ни агрессивности, ни страха. Затем ядовитая змея погрузилась в густую листву синеватого цвета; здесь, в сельве, было так темно, что многие невысокие растения приобрели голубоватый оттенок, который позволял лучше улавливать слабый свет, пробивающийся сквозь листву.

Асдрубаль раздул огонь и начал жарить бананы, которые накануне им подарил Свен Гетц. Золтан Каррас открыл глаза, посмотрел на Айзу, и его губы тронула улыбка.

– Добрый день! – сказал он.

– Добрый день.

– Мы близко?

– Ближе, чем вчера.

– Но дальше, чем завтра, – засмеялся венгр. – Хитрая девчонка! – Он встал, потянулся, громко зевая, и махнул рукой в сторону юга: – Предупреждаю тебя, что, как я понял, за этим тепуем мир заканчивается.

– Мир заканчивается там, где человек умирает. Этого никто не может избежать, как бы ни пытался повернуть назад, – ответила Айза ему в тон. – Хотя я думаю, что вы правы и на этом тепуе все заканчивается.

– Это «он» тебе сказал?

– Нет. Он ничего не сказал. Он опечален, хотя не должен бы, потому что скоро обретет свободу.

– Если это возможно, я бы попросила, чтобы ты перестал нести чушь с утра пораньше, – проворчала Аурелия из своего гамака. – Мне надоело слышать о мертвом индейце, словно это член семьи. Мы и так непонятно чем занимаемся, чтобы еще и утро начинать с дурацких разговоров. – Она поднялась и начала помогать младшему сыну готовить завтрак. – Иногда я спрашиваю себя, может, мне выстроить вас в ряд, как в детстве, дать каждому шлепка, а потом всем повернуть домой. Если бы ваш отец был жив!

Она встала не с той ноги, ворчала все утро, и расходилась все больше, пока они не достигли берега широкой и полноводной реки, которую можно было перейти по шаткому висячему мосту, построенному, казалось, исключительно для цирковых канатоходцев.

– Неужели вы хотите, чтобы мы по нему прошли? – удивилась она. – Он же не выдержит веса человека.