Марадентро

Он спокойно поднялся на ноги и, не торопясь, не испытывая страха, начал взбираться по трудному склону, на котором и горный козел ощутил бы дрожь в коленях. Преодолев сто метров, он остановился, невольно залюбовавшись зрелищем невероятной красоты: лучи низкого солнца скользили по кронам миллионов огромных деревьев, а те, словно играя, начинали сверкать то одним, то другим оттенком зеленого, выделяясь из сплошной зеленой массы.

Стаи белых цапель летели на запад, красные ибисы живописно расселись на ветках желтого фламбойяна[61] почти у его ног, а гордый ястреб описывал широкие круги на одной с ним высоте.

Туда дальше, в глубине пейзажа, где текла река, контуры расплывались, а на северо-востоке в бледно-голубое небо поднимался узкий столб дыма, указывая, где именно гуайка расположили свою деревню.

– Не иначе как поджаривают на завтрак венгра, – весело проговорил Бачако. – Если бы они жили ближе, я наверняка учуял бы запах жаркого.

На мгновение мелькнуло воспоминание о девушке, которая привела его к горе, и тут же погасло. Он выкинул из головы все посторонние мысли: важно было только то, что он дожил до этого чудесного дня, – и продолжил восхождение к алмазам, стараясь полностью сосредоточиться на тропинке и не думать о пропасти, которая с каждым шагом становилась глубже.

И вдруг все кончилось.

Необъяснимым образом, без всякой логики и вопреки уверенности Бачако, что он одержал победу, предначертанную ему судьбой, карниз достиг небольшой площадки – не более трех квадратных метров – и умер, обратившись в ничто, так же как и родился из ничего, словно это была не столько тропинка, которую природе вздумалось выгравировать на горе, сколько шрам, оставленный на ее темном лике гигантским ножом.

Он не мог в это поверить. Не желал признать, что боги оказались достаточно могущественными, чтобы сыграть с ним такую злую шутку. Он опустился на карниз и просидел несколько долгих минут, словно оглушенный, чувствуя, как мечты улетучиваются, подобно дыму костра гуайка.

Камень и пропасть, пропасть и камень – не существовало больше ничего, если не считать опасного спуска, и он ударил кулаком по черной скользкой стене, с криком и плачем, словно надеясь смягчить каменное сердце горы и проложить себе дорогу в самое нутро месторождения.

Однако и крикам, и плачу вторили только пронзительные крики птиц и громкий гомон обезьян, и Ханс Ван-Ян целый час сидел на крохотном пятачке, словно сломанная, измочаленная кукла, прислонившись к высоченной горе и устремив вдаль застывший взгляд.

– Должен существовать другой путь! – проговорил он после долгих размышлений. – Я уверен, что гора именно эта и где-то есть другой путь. Возможно, с южной стороны, где нет ветра и его не разрушило эрозией. – Он с трудом поднялся, словно вдруг постарев лет на двадцать. – Должен существовать другой путь, – упорно повторял он. – И если МакКрэйкен его нашел, я тоже сумею найти.

Он стал изучать тропинку, которая на спуске была намного опаснее, чем ему показалось при подъеме, поскольку теперь перед ним зияла пропасть, и в тот момент, когда он хотел сделать первый шаг, раздался щелчок, осколок камня пролетел в полуметре от его глаз, и до слуха донесся приглушенный звук выстрела.

– Добрый день, сеньор Ван-Ян! – поприветствовал его снизу знакомый голос с характерным акцентом. – Я же вас предупреждал, что, если вы переберетесь через реку, я вас прикончу! Надо было вам меня послушаться! Немецкий офицер всегда держит слово!

– Яноами всегда были смелыми воинами. Они встречались с врагами лицом к лицу и разбивали их на поле боя, не позволяя ступить на свою территорию. – Ксанан обвел рукой вокруг, словно желая охватить все окрестное пространство. – Это наша земля уже тысячи лет, и даже «разумные» с их огнестрельным оружием так и не смогли сюда вторгнуться. – Он сделал длинную паузу и, когда уже казалось, что он больше не произнесет ни слова, продолжил тем же спокойным и ровным тоном: – Однако существует кое-что такое, против чего яноами не могут бороться и что разрушило многие некогда многочисленные племена, вроде краикоров, которые жили на берегах великой Амазонки: болезни, которые «разумные» принесли с собою, словно проклятие Мауари, злого ангела. Грипп, корь, сифилис и туберкулез косят наши народы с той же силой, с какой ветер сметает все, вплоть до последней травинки, с вершины тепуя в бездну. – Он скорбно покачал головой. – Храбрые воины яноами ничего с этим поделать не могут. Тебе это понятно, правда?

– Понятно, – подтвердила Айза. – Непонятно только, почему все настаивают на том, что я в силах что-то сделать. Ведь один раз вы уже пытались, и ничего не вышло. Я не разбираюсь в медицине.

– Но ведь ты «разумная», и твое тело скрывает секреты этих болезней. И ты Камахай-Минаре.

– Чепуха! Ты уже достаточно со мной знаком, чтобы понять, что я вовсе не богиня вашего племени.