Марат

Она сдалась, но не так, как та курица. Просто ушла куда-то. Ушла из своих глаз и из своего тела. Марат с разочарованием подумал, что ничего не произошло. Он не видел ада – только туман. Ее больше не было там, где был он. Он больше не мог поить ее водой и заставлять захлебываться. Тогда он отпустил ее и посмотрел на собор. Нотр-Дам-де-ла-Пэ молчал. Марат прислушался. Еще тихо. Но скоро Роберт проснется. После этого старик может в любой момент подняться в их комнату, чтобы проведать Камилу. Когда это случится, его самого уже не должно быть дома. Пусть Роберт думает, что женщина отошла после того, как ее сын ушел в школу.

Он собрал деньги, разбросанные по полу, выдвинул коробку из-под головы матери и вернул туда несколько купюр: Роберт мог знать или догадываться, где мать хранит деньги. Не нужно, чтобы у старика сложилось впечатление, будто он ограбил мертвую.

Теперь майка. Идти в школу без майки неприлично. Марат еще раз осмотрел разорванный подол. Это можно зашить. Если учитель заметит, что стежок кривой, Марат всегда может сослаться на болезнь матери.

У двери комнаты стоял простой деревянный сундук. Коричневые разводы по грубой крышке, замок на двух скобах. Марат секунду смотрел на него, потом вернулся к телу. Приподняв одеяло, он увидел обострившийся узор ее ребер. Одна иссохшая грудь – желтая, другая оранжево-красная. Между ними ключик на сыромятном ремешке. Марат снял его, открыл сундук. Здесь было все ее богатство. Несколько пакетов с мукой и семенами. Тряпки, в том числе женский деловой костюм, который, как думал Марат, она не одевала вообще никогда. Ее кукла вуду, сделанная Намон. Пустая банка от капельницы, оставшаяся после очередного прихода Анри. Штатива не было, и Марату тогда пришлось десять минут держать банку над матерью. Еще куча всякой всячины.

Он нашел иголку и нитку. Внизу заскрипел пол: Роберт проснулся. Цвет нитки был неподходящий, но Марат не обратил на это внимания. Он натянул порванную майку, замотав нитку вокруг иголки, а иголку вколов в плотную ткань у ворота, чтобы не потерять. Закрыл сундук. Замок. Дужка. Быстро он вернул ключ на шею матери, натянул одеяло на грудь, положил оранжевую руку так, как она обычно держала ее, когда спала. Прикрыть ей глаза? Нет, не нужно. Стремительно проверил содержимое рюкзака. Карандаш. Французские прописи. Библия с оторванной обложкой. Самодельная линейка с написанными маркером цифрами. Рюкзак был почти пуст, как и всегда. Марат положил в целлофановый пакет две еще пригодные лепешки из слоеного теста и бросил их на библию. Можно идти.

Он остановился в центре комнаты. Камила была неподвижна. Распахнутые глаза и мучительно приоткрытый рот с выступающими рядами зубов. Рука на одеяле. Бляшки саркомы Капоши на ногах, торчащих из-под одеяла.

Марат поднял глаза на Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Ничего? Ты даже не натравишь на меня Роберта? Внизу снова заскрипели доски, потом раздался грохот. Марат вздрогнул. Он знал этот звук – почти каждый день старик спросонок ронял свою клюку, ту самую, которой бил Марата.

Пора. Он спустился вниз, слыша, как Роберт ходит по своей комнате.

– Отче наш, где эта долбаная миска?

Марат проскользнул мимо его двери. На улице уже светлее: тумана стало меньше. По двору бродили разрозненные куры, одна – с цыплятами. Марат пошел в сторону от дома. Он прыгнул, подтянулся, почти перемахнул забор, но порванный подол майки зацепился за щепку. Марат завис, вздохнул и, рискуя жестоко навернуться, освободил правую руку. Теперь он висел на одной левой. Она дрожала, но была сильной. Он отцепил ткань, снова подтянулся и мягко спрыгнул на соседский двор. Еще тихо, все спят. И тумана здесь больше.

Из конуры вышла собака, заворчала.

– Ш-ш. Ш-ш, – сказал ей Марат. Она смотрела на него налитыми кровью глазами. Цепи нет. Марат секунду колебался, а потом побежал. Ему повезло – калитка была открыта. Он проскочил на улицу. Оскаленная морда ткнулась в изгородь за его спиной. Марат поднял с земли прут и сквозь щели в плетне ткнул им псину в морду. Он целил в глаз, но попал в нос, оцарапав до крови. Собака отскочила и хрипло залаяла.

Марат оглянулся. Тихо, туманно, дорога широкая и пустая. За пеленой тянутся ряды т-образных столбов и кокосовых пальм. Далеко впереди идут женщины в исламских платках и национальных платьях. Наверное, аканки. Мимо проехал грузовик. В школу еще рано. У него как раз осталась пауза для того, чтобы заштопать майку. Он пошел вдоль по улице.

Череда пальм с другой стороны дороги закончилась, теперь по правую руку от Марата была медленно оживавшая Плаца. Хибары торгашей, передвижные фургончики, мотоциклы с корзинами спереди и сзади, брызги от раздавленных фруктов на асфальте. И над всем этим величавая, далекая голова собора.

Мимо проехал бронетранспортер. Марат смотрел, как по восьми его колесам разбегаются повторяющиеся круги узора. Машина притормозила, пуская в туман темные струи угарного газа. Шестеро солдат сверху рассматривали толпу. Ничего не заметили, и броневик, снова набрав ход, исчез в мареве.