Марфа окаянная

   — «Словеса избранны от святых писаний о правде и смиренномудрии благоверного великого князя Ивана Васильевича всея Руси, ему же и похвала о благочестии веры, и о гордости величавых мужей новгородских... — Все похвальбы Ивану и перечисление его исключительных достоинств пробежала вполглаза. Дойдя до фразы: «Мужи новгородские заблудились в мыслях своих...», остановилась и начала читать внимательно: — ...гордостью своей кичились, пренебрегли стариною своею, обманули своего государя великого князя и нашли себе государем латинянина. Эти злорадные люди увязли в сетях дьявола, ловца и убийцы человеческих душ... Этот дьявол-совратитель вошёл у новгородцев в злохитривую жену Исака Борецкого — Марфу. («Вон о чём Пимен говорил!») И та окаянная Марфа («Слова-то какие — „злохитривая", „окаянная"... Воистину „избранны словеса"!») договорилась с литовским князем Михаилом. По княжескому совету она хотела выйти замуж за литовского королевского пана, мыслила привести вельможу к себе в Великий Новгород, чтобы с ним вместе владеть от имени короля всею землёю Новгородской...»

Листы задрожали в руках у Марфы Ивановны. Приглашённый из Киева князь Михаил Олелькович был православным{32}

. Две цели преследовали, приглашая его: дать понять Ивану, что Новгород не нуждается в его покровительстве, а Казимиру — что наместник должен быть православной веры. Положа руку на сердце, не столь и нужен был его Приезд. И прибыл некстати, едва успели похоронить Иону, и навёз с собой, помимо дружины, многочисленную свиту, монахов, купцов. И всех корми, всех ублажай в ущерб казне новгородской. Захария Овин открыто хулил Олельковича, наотрез отказался от приглашения присутствовать на пиру в княжеском тереме на Городище. То-то позлорадствует, читая «Словеса»!.. Но откуда эта ложь — откровенная, грязная, будто советовал князь Михаил замуж идти за шляхтича? А ведь кто-то поверит, на то и рассчитано.

Преодолевая отвращение, она стала читать дальше:

— «С этой окаянной мыслью начала Марфа прельщать весь народ православный. Хотела Великий Новгород отвести от великого князя, а отдаться королю. Ради этого поднялась она на благочестие, как львица древняя Иезавель, которая убила многих пророчествующих от имени Господа и которая сама за это была сброшена со стен города, так оборвалась жизнь окаянной, псы съели её. Марфа в своих проступках подобна бесовской Иродии, жене царя Филиппа, которая облечена была в своём беззаконии крестом Господним... Марфа подобна царице Евдохии, которая зло своё показала, согнав с патриаршего престола великого всемирного светильника Иоанна Златоуста, и заточила его в Армении... Марфа подобна Далиле окаянной, которая, хитростью выведав у своего мужа Самсона Храброго, судьи иудейского, его тайну, состригла волосы с головы его, предав его врагам. Так и Марфа окаянная подобно им так же хочет весь народ прельстить, совратить его с пути правого и склонить к латинству, так как тьма прелести латинской ослепила её, внушила ей дьявольское лукавство и злые мысли вместе с литовским князем...»

Всё это было настолько нелепо, несуразно, вычурно, настолько пропитано духом низкой площадной брани, что она вдруг успокоилась и усмехнулась даже. Всё Марфа да Марфа, одна во всём виновница! Не много же уверенности в силе своей у великого князя Ивана, коль рать целую собирается на одну бабу послать! По сравнению с громогласными обвинениями в адрес её всё, что говорилось далее про Пимена, казалось почти правдой.