Марфа окаянная

Настил моста был сбит крепко, но Ваня с непривычки глядел под ноги внимательно, боясь оступиться. Ему казалось, что длинный на бревенчатых сваях мост непрочен и не ровен час рухнет под ним. Он немного приотстал от Акимки.

   — Эй, поспешай! — крикнул тот, обернувшись, и побежал вперёд.

Ваня одолел робость и припустил следом.

Торг начинался сразу же за мостом. На берегу пахли елью готовые срубы для изб, лежали аккуратно сложенные крепкие доски, брусья, тёс. Высились штабеля строевого леса. Далее шли рыбные и мясные ряды. Искрились на солнце меха. Тут и там стояли вскрытые бочки и кадки с мочёными яблоками, брусникой, клюквой, орехами, бадьи со сметаной и творогом. Вкусно пахло калачами, горячим сбитнем. В оружейном ряду побрякивали кольчуги, ножны с серебряной отделкой, стальные клинки. Уши у Вани заложило от одновременного гула сотен голосов, подвывания нищих, ржания коней, поросячьего визга, крика пьяниц у корчмы. Он забыл, как и зачем здесь оказался, и только озирался по сторонами.

   — Вона они! — потянул его Акимка за рукав, указывая на образовавшую круг толпу, откуда доносились удары бубна и взрывы хохота.

Мальчики протиснулись поближе к занятному зрелищу. В центре круга на задних лапах приплясывал в такт бубну небольшой рыжий медведь в лоскутной юбке. Молодой скоморох потряс над головой бубенчатым бубном и крикнул:

   — Ай да Маша, ай плясунья! Поклонись честному народу!

Зверь, сложив передние лапы, стал кланяться во все стороны. Зрители смеялись. Кто-то подбросил вверх пряник, который медведица ловко поймала мохнатой пастью.

   — А теперь, Маха, — крикнул скоморох, — изобрази, как боярин по Торгу прохаживатца!

Медведица задрала морду вверх и вперевалку медленно и важно прошла по кругу.

   — Гляди-ко, похоже! В точности! — раздались одобрительные голоса.

   — А теперя — как монах крестится! — объявил скоморох.

Медведица замахала перед собой лапой, в самом деле изобразив некое подобие крестного знамения.

   — Фу, бесово действо! — ахнула какая-то баба, однако прочь не ушла.

Скоморох сорвал с головы шапку и пошёл по кругу, обращаясь к зрителям:

   — Прошу, православные, Маше на хлебко, мне на пивко!

В шапке зазвенели медные деньги. Из толпы просили:

   — Ещё покажи! Мужика пьяного!.. Как тёща грозилася!.. — Чувствовалось, что репертуар скомороха с медведицей зрителям знаком и пользуется популярностью.

   — Грозилась или плакала — лишь бы в шапке брякало! — балагурил тот. — А ну, Маша, покажи, как плесковичи[42] воюют.

Медведица потопталась и улеглась на землю, укрыв голову обеими лапами.

Народ захохотал.

   — Ай вояка! Голыми руками бери!

Из толпы вдруг выскочил невзрачный мужичок в овчинном полушубке и замахнулся на скомороха. Его оттащили, схватили за руки.

   — Смейтесь! — кричал он, вырываясь. — Всё смешно вам! То, что наши безвинно в железах в Новогороде томятся, смешно вам! Что Казимиру Псков запродали — смешно! Возгордились с жиру! Наплачетесь ещё слезами кровавыми! От князя Ивана не откупитесь ужо, как давеча от Тёмного! Подмоги у Пскова не просите ужо!

   — Да он сам плескович и есть! — загомонили в толпе.

   — Ишь, князем Московским пугат!

   — Позарились плесковичи на святую Софию, да и наложили от страха в штаны! Обидно, ить, им!

   — А коли Иван сунется, Казимир пособит.

   — Пособит он тебе — выкуси!

   — А ты в морду-то не тычь мне!

Раздалась первая оплеуха. Толпа покачнулась, заражаясь беспорядочно начавшейся потасовкой. Скоморох, не успев подобрать с земли несколько упавших денег, тянул за цепь медведицу на безопасное место. Дралось уже с десяток мужиков. Ване кто-то двинул по затылку локтем, шапка, смягчив удар, слетела, он едва успел подхватить её.

   — Бежим! — крикнул Акимка.

Они с трудом выбрались из дерущейся толпы, которая становилась всё больше, и, отбежав шагов на тридцать, вскарабкались на узорную ограду Ивановской церкви.

Купцы у ближайших рядов прятали разложенные товары.

   — При князе-то больше порядку было бы, — проворчал один из них. Другой отозвался:

   — Порядку ему! Дурья голова! На московском рубле разживёшься разве{28}

?..

У корчмы собиралась новая толпа, состоящая из полунищих оборванцев. Многие были с дрекольем. В центре стоял молодой боярин, в котором Ваня вдруг узнал своего дядю Фёдора Исаковича. Он раздавал мужикам монеты и что-то говорил, указывая на дерущихся. Мужики кивали, некоторые пошатывались.

   — Ну, начнётся сейчас! — возбуждённо прошептал Акимка. — Они же пьяные все.

Мужики с громкими возгласами двинулись вперёд.

   — Не пойдём под Москву! — орали пьяные глотки. — За короля хотим! За Казимира!

Навстречу выбежал растрёпанный парень из ремесленного люда.

   — Опомнитесь, православные! Вера у них не наша, латынская.

О его голову переломилась длинная жердина. Он упал на колени, плача и размазывая по лицу струящуюся из-под волос кровь. Мужики обошли его и, размахивая кольями, врезались в толпу.

Ваня зажмурился, вцепившись изо всех сил в железное кольцо ограды. Акимка же наблюдал за дракой с азартом, приговаривая:

   — Так, получил! То-то же! Ага, побежали!