Марьяна. Проданная в рабство

Между тем ходили в школу пока не все. Напрасно я объясняла им важность получения образования, они отказывались покидать квартиру. Девочки не спешили выходить на улицу, даже когда речь шла просто о прогулках или о том, чтобы пройтись по магазинам. Так что дело было не в лени, а в страхе.

— Что будет, если мы встретим Юрку на улице?

— Напоминаю вам, что Юрка находится за решеткой.

— Да, но у него есть братья, сводные братья, кузены… Если они найдут нас, что они с нами сделают?

— Вы под моей защитой, с вами ничего не случится.

— А если нас узнает один из бывших клиентов?

— Их не бывает в этом квартале.

— А если надо мной будут смеяться ученики в школе?

— Никто не будет над вами смеяться больше, чем над другими.

— А вдруг люди на улице начнут показывать на нас пальцем?

— С чего это они будут так делать? Вы такие же девочки, как и все остальные, у вас на лбу не написано: «Проститутка».

Все эти доводы были напрасны — всякий раз битва начиналась заново. Мысль о том, что они могут снова встретиться со своими бывшими палачами, порождала в них панический страх, бессознательный и неконтролируемый. Что еще больше осложняло совместное проживание, так это то, что, несмотря на свое ужасное прошлое, они оставались подростками, со своими подростковыми проблемами. Они могли сцепиться друг с другом на пустом месте: из-за пропавшей зубной щетки, исчезнувшего свитера, несделанной работы по дому… Из-за приступов хандры одной, ревности другой и плохого характера третьей ссоры вспыхивали очень часто.

У меня не оставалось ни минуты свободного времени. Я едва успевала видеться с сыном, с которым вечерами сидела моя мать, когда он приходил из школы, куда я его все-таки отправила. Мне срочно требовалась помощь. В это же время я получила ответ из LIFT — американской организации, куда я отправляла запрос о финансировании. Две очаровательные дамы пришли посмотреть нашу квартиру. Они хотели знать все. Внимательно выслушав мою маленькую лекцию, дамы с профессиональным видом объяснили мне:

— О'кей, теперь мы должны поговорить с полицейскими и службами защиты детей. Если этим девочкам нужна помощь, нужно задействовать всех.

Мне было смешно смотреть на подобный энтузиазм. По их просьбе я вызвала так называемого «социолога», который тогда вывел меня из терпения в полицейском участке. В течение часа две представительницы LIFT читали ему нотацию:

— Речь идет о сексуальном трафике, ни больше ни меньше! Это очень серьезная проблема, которую нужно попытаться решить любыми способами. Эти девочки являются жертвами; у них есть права, как у любого человека. Ваша работа — помочь им вернуться к нормальной жизни, тем более что речь идет о несовершеннолетних. Если вы им не верите, кто же им тогда поверит? Как представитель службы защиты детей вы обязаны помогать Яне в ее борьбе. И это касается всех и каждого!

Постепенно социолог становился все более смущенным. По окончании их речи он рассыпался в извинениях:

— Мне очень жаль, Яна, похоже, я совершил чудовищную ошибку. Тогда я не осознал всю серьезность проблемы.

По сей день я испытываю к нему благодарность за то, что он нашел в себе смелость признать свою вину. Впоследствии я всегда ценила помощь этого человека, работаю с ним и сегодня. Между тем содействие LIFT вдохнуло новую жизнь в «Reaching out». В марте американская ассоциация выделила мне сумму в 14 000 долларов, чтобы я могла покрыть наши расходы в течение года. Первым делом я наняла социального работника, чтобы он помогал мне в квартире. И как раз вовремя, поскольку жертвы секс-трафика вскоре начали прибывать десятками.

Югославская житница

— Мадам Матей? Добрый день, я представляю Международную организацию миграции. Нам сообщили, что вы открыли приют для жертв сексуального трафика. Вы это подтверждаете?

— Целиком.

— Значит, мы обратились по адресу. Мы можем направить к вам девочек? Их выслали на родину, но они не хотят возвращаться домой.

— Да, конечно.

Служба защиты детей теперь меня прекрасно знала. Полиция тоже. Тем не менее впервые МОМ обратилась ко мне напрямую. Вскоре звонки из этой организации посыпались дождем. Иногда девочки прибывали по двое или по трое. В марте 2000 года я приютила у себя пятерых подростков. В июне их было уже тринадцать, поэтому нам пришлось снять еще одну квартиру в доме. Эти девочки были румынками, их купили и перепродали в страны бывшей Югославии, и теперь они возвращались из Сербии, Молдавии[19], Македонии. Именно в ту пору проблема торговли женщинами на Балканах, зародившаяся во время гражданской войны, всплыла на поверхность. До сих пор вокруг ходили только слухи об украденных девушках, которых истязали, держали в загоне для скота, отдавали на растерзание штатским, солдатам, ополченцам, убивали пулей в голову и даже расчленяли… Все это отнесли на счет зверств, присущих любому кровавому конфликту: так сказать, издержки войны. Уцелевшие проститутки рассказывали, что сутенер угрожал им расправой, но эти свидетельства не были восприняты всерьез. Хуже того, власти утверждали, что речь идет о единичных случаях.