Мария Антуанетта

Все ещё колеблются при дворе, всё ещё надеется медлительный король на какое–нибудь благоприятствующее событие, которое поможет отказаться от побега, от связанных с ним тягостных забот. Но напрасно: карета заказана, самая необходимая сумма денег раздобыта, договорённость с генералом Буйе об эскорте имеется. Недостаёт одного – внешнего повода, морального прикрытия для этого, несмотря ни на что, не очень–то рыцарского поступка. Необходимо найти хоть что–нибудь, что позволило бы показать миру, что король и королева удалились не из простого страха – террор принудил их к этому. Чтобы создать такой предлог, король объявляет Национальному собранию и городскому самоуправлению, что пасхальную неделю желает провести в Сен–Клу. И точно, как тайно и рассчитывалось, пресса якобинцев клюёт на эту приманку: двор–де желает попасть в Сен–Клу для того, чтобы неприсягнувший священник отслужил там мессу и отпустил королевской чете грехи, и, кроме того, велика опасность, что король желает оттуда бежать со своей семье за границу. Подстрекательские статьи делают своё дело. 19 апреля[166]

, когда король собирается сесть в парадную карету, с явным вызовом подданную к главному входу дворца, вокруг неё уже стоит огромная толпа народа – это армия Марата и клубов силой хочет воспрепятствовать отъезду короля.

Именно такой публичный скандал и необходим королеве и её советчикам. Весь мир должен знать, что Людовик XVI – единственный человек во Франции, не свободный в своих поступках, он не имеет даже права выехать в своей карете за десять миль от города, чтобы подышать свежим воздухом. Итак, вся королевская семья демонстративно усаживается в карету и ждёт, пока в неё впрягут лошадей. Но толпа, а с нею и национальные гвардейцы преграждают путь к конюшням. Наконец появляется вечный "спаситель" Лафайет и, как командир Национальной гвардии, приказывает освободить дорогу карете короля. Но никто не слушает его. Мэр, которого он просит развернуть красный флаг предостережения, смеётся генералу в лицо. Лафайет хочет обратиться к народу – крики толпы заглушают его голос. Анархия открыто захватывает права на бесправие.

Между тем, пока злополучный командир безуспешно пытается заставить свои войска слушать его, король, королева и принцесса Елизавета спокойно сидят в карете, окружённые горланящей толпой. Дикий шум, грубые ругательства не задевают Марию Антуанетту; напротив, со злорадством наблюдает она бессилие Лафайета, апостола свободы, любимца народа, перед возмущённой толпой. Она не вмешивается в эту распрю двух сил: каждая из них ненавистна ей. Сумятицу вокруг себя она воспринимает спокойно и с кажущимся безразличием, это волнение вокруг со всей очевидностью покажет всему миру, что у национальной гвардии нет более авторитета, что во Франции господствует анархия, что толпа, чернь может безнаказанно оскорблять членов королевской семьи и что тем самым король имеет моральное право покинуть Париж. Два с четвертью часа длится эта сцена, и лишь затем король приказывает вкатить карету в каретник и отменяет поездку в Сен–Клу. Как всегда, одержав победу, только что разъярённая, неистовствующая, орущая толпа мгновенно меняется. Ликуя, она восторженно приветствует королевскую чету, так же внезапно переменившись. Национальная гвардия даёт королеве обещание защищать её. Но Мария Антуанетта прекрасно понимает, что означает эта защита, и громкое отвечает: "Да, мы рассчитываем на вас. Но вы должны признаться: сейчас–то мы не свободны". Она намеренно громко говорит эти слова. Сказанные Национальной гвардии, они в действительности обращены ко всей Европе.

Если бегство произошло бы в ночь на 20 апреля, то причина и следствие, оскорбление и реакция на него, удар и контрудар в своей последовательности были бы логически обоснованы. Два простых, лёгких, не бросающихся в глаза своей пышностью экипажа, в одном – король с сыном, в другом – королева с дочерью, да, пожалуй, ещё и с Мадам Елизаветой, и никто не обратил бы внимания на такие обыденные, заурядные кабриолеты с двумя–тремя седоками в них. Не привлекая ничьего внимания, королевская семья достигла бы границы: ведь бегство брата короля, графа Прованского, совершённое им в ту же ночь, именно потому и удалось, что не было обставлено с помпой.