Роган не в состоянии отвечать. Он видит перед собой безмолвную и возмущённую Марию Антуанетту. Он не может вымолвить ни слова. Его замешательство вызывает у короля чувство сострадания, он ищет выход. "Запишите всё, что желаете сообщить мне", – говорит король. Сказав это, он, Мария Антуанетта и Бретей покидают покои.
Оставленный один, кардинал пишет на бумаге полтора десятка строк и передаёт вернувшемуся королю своё объяснение. Женщина по фамилии Валуа побудила его приобрести это колье для королевы. Теперь он видит, что был обманут этой особой.
– Где эта женщина? – спрашивает король.
– Сир, я не знаю.
– Колье у вас?
– Оно в руках этой женщины.
По приказу короля приглашаются королева, Бретей и хранитель большой печати, зачитываются заявления ювелиров. Людовик спрашивает Рогана о полномочиях, которые должны были быть подписаны королевой.
Совершенно раздавленный, Роган должен сознаться: "Сир, они находятся у меня. По–видимому, они фальшивы".
– Так оно и есть, – отвечает король. И хотя кардинал готов оплатить колье, сурово заключает: – Сударь, при сложившихся обстоятельствах я вынужден опечатать ваш дом, а вас – арестовать. Имя королевы мне дорого. Оно скомпрометировано, и я не имею права быть снисходительным.
Роган настоятельно просит избавить его от такого бесчестья, ведь сейчас он должен перед ликом Господним служить праздничную мессу для всего двора. Король, мягкий и доброжелательный, колеблется: его трогает глубокое отчаяние обманутого человека. Но теперь Мария Антуанетта уже не может сдержаться, со слезами на глазах она кричит Рогану, как смел он думать, что она, не удостоившая его в течение восьми лет ни единым словом, выбрала его себе в посредники для заключения каких–то тайных сделок за спиной короля. На этот упрёк кардинал не находит ответа. Он и сам теперь не понимает, как позволил втянуть себя в эту дурацкую авантюру. Король с сожалением замечает: "Надеюсь, вы сможете оправдаться. Но я должен поступить так, как велит мне долг короля и супруга".
Разговор подходит к концу. Между тем в переполненном приёмном зале с нетерпением и любопытством ждёт вся придворная знать. Мессе следовало бы уже давно начаться, почему же она задерживается, что там происходит? Едва слышно дребезжат стёкла, некоторые из присутствующих нетерпеливо ходят взад и вперёд, другие присели и шушукаются друг с другом: чувствуется, гроза нависла в воздухе.
Внезапно двустворчатая дверь покоев короля распахивается. Первым появляется кардинал Роган в пурпурной сутане, бледный, с плотно сжатыми губами, за ним – Бретей, старый солдат с грубым, красным лицом виноградаря, с глазами, сверкающими от возбуждения. Неожиданно в середине зала он намеренно громко кричит капитану лейб–гвардии: "Арестуйте господина кардинала!"
Все ошеломлены. Все поражены. Арестовать кардинала! Рогана! Уж не пьян ли этот старый рубака Бретей? Нет, Роган не защищается, не возмущается, с опущенными глазами послушно идёт он навстречу страже. С содроганием жмутся придворные к стенам, образуя живой коридор, и, словно сквозь строй со шпицрутенами, под настороженными, сконфуженными, негодующими взглядами идёт из зала в зал, виз по лестнице принц Роган, великий альмосеньор короля, кардинал святой церкви, имперский князь Эльзаса, член Академии и обладатель неисчислимого количества титулов и званий, а за ним следом, словно за каторжником, идёт суровый солдат. Перед помещением дворцовой стражи Роган, пришедший наконец в себя, используя всеобщее ошеломление, успевает написать пару строк на клочке бумаги и бросить его вниз. Это записка домашнему священнику, указание уничтожить все документы, лежащие в красном портфеле, как будет выяснено позже, на процессе, фальшивые письма королевы. Внизу один из гайдуков Рогана бросается в седло и мчится с запиской в Отель Страсбург. Он успевает выполнить поручение, опередив медлительных полицейских, следующих за ним, чтобы опечатать бумаги, и прежде, чем великий альмосеньор Франции – какое неслыханное бесчестье! – вместо того, чтобы служить королю и всему двору мессу, будет доставлен в Бастилию. Одновременно с арестом принца объявляется приказ о задержании всех его сообщников в пока ещё темном деле. В тот день мессу в Версале не служат, да и к чему она? Нет молитвенного настроения, чтобы слушать её: весь двор, весь город, вся страна оглушены известием, неожиданным, словно гром среди ясного неба.
***