Мария кровавая

Гардинер же не уставал повторять Марии, что Пэджет и его сторонники в Совете — «еретики» и противники истинной веры, и уговаривал ее отправить Пэджета в Тауэр вместе с графом Арунделом, который, по слухам, укрепил один из своих замков на побережье и без разрешения королевы завел подразделение всадников. Пэджет, в свою очередь, обвинял лорд-канцлера в том, что тот — «кровавый религиозный фанатик», чьи неуклюжие усилия сокрушить протестантов скорее сокрушат само правительство. «Раст:от в Совете столь велик и приобрел такие публичные формы, а его члены столь враждебны по отношению друг к другу, — писал Ренар, — что они уже давно забыли служить королеве, а обеспокоены лишь тем, чтобы вершить месть. И если королева не отдает конкретные приказы, вообще никаких дел не ведется». Обстановка была такой напряженной, что Ренар в любой момент ожидал взрыва и страшился приезда Филиппа, боясь каких-нибудь потрясений для страны. Мария одна, фактически без помощи Совета, созвала вторую сессию парламента и довела ее до успешного завершения в начале мая. Ее речь, обращенная к парламентариям, прерывалась больше пяти раз возгласами «Боже, храни королеву!». Как и в феврале, ее красноречие тронуло лордов и членов палаты общин, и они рассыпались в заверениях верности.

Наблюдая все это, мрачный Ноайль, недовольный плохим к себе отношением и еще более недовольный приготовлениями двора к приему Филиппа, писал своего господииу во Францию, что Мария просто «несчастная, томящаяся от любви женщина», обуреваемая страстью, которая возрастает с каждым днем. Ей так не терпится выйти замуж, что она только и думает о свадьбе. А больше ей нечем заняться, кроме как «ругать и осуждать все вокруг», включая погоду.

Впрочем, другие свидетельства показывают Марию в совершенно ином свете. Она была занята, это верно, но в некоторые моменты королева позволяла себе расслабиться и поразмышлять о грядущем семейном счастье. Однажды вечером после ужина адмирал Уильям Говард, грубовато-добродушный балагур, чьи тяжеловесные шуточки иногда доставляли ему неприятности, наклонился к Марии, «погруженной в мысли», что-то сказал ей тихим голосом, а затем повернулся к Ренару, который сидел здесь же за столом, и спросил, не хочет ли посол знать, что он сейчас сказал королеве. Смущенная улыбающаяся Мария попыталась остановить Говарда, по не тут-то было. Показав на пустое кресло рядом с королевой, он объявил, что желал бы сейчас видеть в нем Филиппа, который «прогонит все заботы». Мария покраснела и притворно заворчала на адмирала, на что он, посмеиваясь, ответил, что пусть королева не лукавит, потому что на самом деле его слова ей очень понравились. Королева не удержалась от смеха, и к ней тут же присоединились все находящиеся в комнате придворные.

ГЛАВА 37

О дама моей мечты,

Неужто столь близко ты,

Иль вижу тебя во сне?

Твой сладкий голос летит

Стрелою к моей груди,

Приди же в объятья ко мне!

В июне 1554 года Филипп Благоразумный, погрузив на корабли своих людей и сокровища, собрался пуститься в плавание. Путь в Англию был не близкий, а море суровое. Отец повелел ему прибыть «как можно скромнее», и потому принц взял с собой всего лишь девять тысяч аристократов, воинов и слуг, тысячу лошадей и мулов и три миллиона дукатов. Все это уместилось на каких-то 125 кораблях. В поездку с принцем отправлялись двадцать испанских аристократов самого высокого ранга со своими свитами и множеством слуг. Ренара больше всего расстраивало то, что их должны были сопровождать также жены. Посол предупреждал Филиппа, что присутствие в его окружении испанских герцогинь и графинь может привести к нежелательным эксцессам. Вряд ли можно было рассчитывать, что испанские аристократки смогут по примеру своих мужей справиться со своей неприязнью к англичанам. Но принца уговорить не удалось, он согласился лишь на то, чтобы не брать с собой незамужних женщин.

Аристократы аристократами, но большая часть людей, которые должны были плыть с Филиппом, ступать на английскую землю не имели права. В основном это были воины, которые по условиям брачного договора отправлялись с принцем, чтобы охранять его от нападения на море. По прибытии на место им надлежало оставаться на кораблях. В Англии Филиппа должны были сопровождать только сто испанских гвардейцев в ярких желто-красных мундирах и сто германцев в похожих мундирах с шелковыми одеждами поверх, «поскольку в их обычае было иметь смелые наряды», плюс еще всадники-лучники. Ренар просил не брать их ни в коем случае и вообще советовал принцу переодеть часть своих воинов слугами, а аркебузы вынести на берег в ящиках, но тот счел это ниже своего достоинства. Пусть будет что будет. В любом случае он отдавал себя в руки английских союзников, доверяясь будущей жене, которая обещала уберечь жениха от любых посягательств на его честь и жизнь.