Мария кровавая

Шапюи считал, что самое главное — добраться до пролива, а пересечь его будет уже нетрудно. По Темзе все время курсировали испанские и фламандские торговые суда, а неподалеку °т берега находились военные корабли империи. Он писал, что На небольшом расстоянии вниз по реке стоит крупный галион, а «несколько испанских кораблей» в любое время готовы принять Марию на борт. Насчет преследования тоже не стоит так уж беспокоиться. Нужно только миновать стражу замка, а дальше между Элтемом и побережьем ей будут оказывать дружескую помощь. Крестьяне, можно сказать, все поголовно были па ее стороне, а те, кого пошлют в погоню, тоже наверняка будут принцессе сочувствовать, Шашои был в этом уверен. «Они не станут торопиться, чтобы захватить Марию, а закроют на все глаза и благословят ее спасителей». С самой Марией, несмотря на то что она ослабела после болезни, должно быть все благополучно. Ее страстное желание бежать в сочетании с не раз доказанными «большой разумностью и мужеством» убедили Шашои, что свою роль она выполнит хорошо. «Конечно, это большой риск, — писал он, завершая план побега, — но зато какой нас ждет в конце триумф!»

Наиболее существенным в желании Марии бежать было тб, что, решившись на это, она в первый раз отошла от модели поведения Екатерины, которая поклялась никогда не уронить чести королевы, одновременно не противясь воле супруга и не покидая Англию. До последнего времени, то есть до 1535 года, Мария неоднократно заявляла о намерении во всем следовать примеру Екатерины, а та в своих письмах убеждала дочь ни в коем случае от этого не отказываться. И вот теперь, ничего не сказав Екатерине, Мария решила бежать. (То, что Екатерина ничего не знала о плане бегства, несомненно. В письме Генриху, написанном как раз в это время, Екатерина предлагала в залог свою собственную жизнь как гарантию того, что Мария не будет пытаться бежать, если король позволит ей переехать в Кимболтон.)

Легко предположить, что решение Марии было обусловлено простым желанием выжить, стремлением раз и навсегда избавиться от невыносимой обстановки. В конце концов она была в положении почти что узницы, под надзором безжалостных и враждебно настроенных людей. Ее здоровье, и без того слабое, подрывали постоянное нервное напряжение и страх перед возвратом болезни. К тому же у Марии было достаточно оснований опасаться Анны, по приказу которой ее в любой момент могли отравить, а отец, пославший на погибель невинных монахов, не так давно объявил ее своим злейитим врагом. Под таким давлением любой сломается и захочет бежать.

Но на решение Марии повлияла не слепая паника, пет. Это был хорошо продуманный, сознательный выбор. И этот выбор знаменовал собой отказ от многого, чему ее учили в детстве: быть беспомощной, не доверять своим суждениям, страшиться покинуть дом — и прежде всего — повиноваться отцу. Этот выбор шел вразрез с тем, что предлагали святые отцы церкви — молитвы, терпение и мученичество. Решение Марии противоречило героическому мазохизму матери. И разумеется, если бы это бегство удалось осуществить, оно бы явилось политическим событием, повлекшим за собой серьезные последствия.

Мария никогда не откажется от главного, что впитала в себя с детства, но отныне внутри ее будет существовать другая сила, побуждающая в кризисных ситуациях действовать мужественно и решительно, с тем чтобы выжить и исполнить главное предназначение, мысль о котором начала медленно формироваться в ее сознании.

* * *

Так получалось, что бегство приходилось со дня на день откладывать. Мария считала, что это по причине плохой организованности. Все необходимое для побега: корабли, матросы, вооруженные всадники — все это зависело от Шашои, а он в таких делах был не очень силен. Иное дело — дипломатические переговоры, приватные беседы в перерывах между заседаниями королевского Совета и тому подобное. К тому же прямого распоряжения организовать побег Марии от императора пока еще не поступало.

Тем временем напряжение нарастало. Кромвель открыто заявлял, что самим своим существованием Екатерина и Мария препятствуют установлению хороших отношений между Англией и империей. Он напоминал послу императора, что эти две женщины смертны, а потому остается надежда. Екатерина уже в возрасте и все время болеет — так что, наверное, долго не протянет, а если Марии будет суждено умереть, то это не так уж w плохо, поскольку в таком случае незамедлительно последует заключение дружественного союза между Генрихом и Карлом. Шашои хорошо понимал намеки Кромвеля и всячески пытался внушить первому министру, что если с Марией что-то случится, то ни о каком мирном договоре между императором и ее отцом не будет идти и речи. Но к лету намеки Кромвеля стали еще прозрачнее. Теперь он обвинял Екатерину и Марию во всех бедах короля. Сразу же, как только «Господь призовет их к себе», все сомнения в законности брака Генриха с Анной и прав их дочери на наследование престола рассеются. Разговоры стихнут, мятежники успокоятся, так же как и император.