Марина и цыган

«Ого! – подумала я. – Интересно, кого это он подстерегает? Уж не меня ли?»

Прошло ещё полчаса и в саду совсем стемнело. Пробираясь на ощупь между деревьями, я больше всего боялась уткнуться носом в Лёхины лопатки. Неожиданно под моей ногой треснул сучок и тотчас в темноте раздался зычный бас:

-Стой, кто идёт?

Естественно, я не стала откликаться на его зов. Поэтому, не обнаружив злоумышленника, рыжий двинулся дальше. Не знаю, на сколько бы его ещё хватило, но тут на крыльце появился Лёхин отец:

-Эй, долго ты там ещё будешь бродить? Иди в дом: мать волнуется!

Парень вздумал было возразить, но отец перебил его:

-Кому нужны твои черешни? Уже все спят давно! Пойдём, завтра рано вставать!

-А который час? – спросил рыжий.

-Уже двенадцатый!

Немного потоптавшись на месте, Лёха со вздохом отбросил дубинку и пошёл следом за отцом. Однако я не торопилась, так как он мог вернуться, чтобы перед сном ещё раз обойти сад. Наконец, свет в доме потух: теперь настал мой час. Даже когда мы с деревенскими обносили Гришкин сад, я не объедалась так черешнями, как в этот раз. И только когда меня стало уже тошнить, я, набив доверху черешнями целлофановый пакет, решила идти назад. Возвращаться прежним путём было нельзя, потому что в темноте я могла не разглядеть брёвен. Что же касается другого пути, то на просёлочной дороге меня кто-нибудь мог заметить. Оставался только один безопасный маршрут – через лес.

То исчезающая, то вновь появляющаяся в просвете между дымчатым кружевом ночных облаков луна освещала петлявшую среди деревьев тропинку и мне совсем не было страшно. Неспешно продвигаясь вперёд, я время от времени запускала руку в пакет за очередной порцией черешен. Однако вскоре пакет опустел, луна зашла за тучи и я впервые задумалась о том, что мне пора бы уже выйти на опушку леса. Судя по всему, я не заметила, как сбилась в темноте с тропинки и теперь кружила на одном месте. Как же мне теперь отыскать дорогу домой? Остановившись, я ждала, наверно, минут десять, пока сквозь серую пелену снова не проглянула луна. Разглядев в её тусклом свете уходившую вправо тропинку, я поспешила туда, опасаясь, как бы ночное светило вновь не скрылась за облаками.

Вдруг впереди между деревьями блеснул огонёк и вскоре я вышла на большую поляну, окружённую со всех сторон кустами. Посредине её горел костёр. И тут я узнала это место: там, за поляной, была дорога на Святошино и теперь ничто не мешало мне вернуться туда. Вместе с тем неукротимое любопытство удерживало меня на месте: я хотела знать, что за люди разожгли в лесу костёр. Сначала мне пришла в голову мысль, что это охотники. Но здесь не было дичи. Тогда, может, туристы? Тоже вряд ли… Внезапно ветер донёс до меня конское ржанье и я решила, что это пастухи в ночном. Хотя обычно лошадей выпасали на лугах за лесом. Желая выяснить всё наверняка, я, прячась за кустами, подобралась поближе и увидела расположенные полукругом возле костра шатры. Рядом стояли несколько телег с крытым верхом и паслись стреноженные кони. Едва я вгляделась в обличье и одежду сидевших у огня людей, как мне сразу стало всё ясно: это был самый настоящий цыганский табор. Судя по количеству шатров, табор был небольшой: человек двадцать-тридцать. Возле костра собралась, в основном, молодёжь. Оттуда доносился смех и неразборчивые восклицания, наверно, на цыганском языке. Где-то в шатре плакал ребёнок, изредка слышалось всхрапывание лошадей.

Неожиданно от костра отделились две фигуры: мужчина и женщина, и двинулись по тропинке в лес. «Хворост они, что ли, пошли собирать?» - подумала я и последовала за ними. Так как парочка отошла довольно далеко от поляны, мне приходилось ориентироваться в темноте на звук их шагов и огонёк папиросы, которую курил мужчина. Наконец, они остановились возле какого-то куста. Воспользовавшись этим, я улеглась на траву между ними, хотя и рисковала тем, что мне могли наступить на уши. Первой заговорила женщина и я по голосу определила, что ей не больше двадцати. Судя по интонации, она в чём-то упрекала парня, который, слушая её, молча курил. Между тем цыганка всё говорила и говорила, мешая русскую и цыганскую речь, так что я смогла уловить только общий смысл.

-Скажи только слово, - молила она, - и я буду твоей! Не побоюсь ни матери, ни отца – пускай бьёт!

При этом меня поразило то, что на все страстные призывы девушки её любимый отвечал молчанием. Наверно, это вывело из равновесия и цыганку, потому что она вдруг воскликнула:

-Почему ты молчишь? Значит, ты не любишь меня? Но кого же тогда ты любишь? Это Розка? Да?

Затем она перечислила ещё несколько имён, но цыган по-прежнему не издавал ни звука. Так что я даже подумала: «Что за истукан такой бесчувственный? Девушка ему в любви объясняется, а он – хоть бы слово в ответ!» Тем временем цыганка неожиданно

дёрнула парня за рукав. Тогда он, словно очнувшись, произнёс по-цыгански какую-то фразу.

-Нет, я не отпущу тебя, пока ты не скажешь, кто она! – упорствовала та.