Читаем Марина из Алого Рога полностью

И вслдъ за этимъ, нежданнымъ для нея самой, безсознательнымъ взрывомъ гнва, все, что накипло въ ней горя, все, до чего додумалась она въ эту тяжкую ночь, и тамъ, сейчасъ, подъ сосной, — все это неудержимо запросилось у нея наружу…

— Душа! Давно-ли у меня душа, знаете-ли вы?… И кто вамъ сказалъ, что я не такая же была безсердечная, какъ она? Я говорю вамъ, я дикая… Я была дикая… А разв у дикихъ есть душа? какъ у обезьянъ, — инстинктъ, вотъ что у нихъ! И я то же, то же была! Разв вы сами этого не видли? Говорите, сейчасъ говорите… умоляю васъ, вдругъ послышалась надрывающая нота въ ея голос,- разв въ первые дни, когда вы… и… и графъ познакомились съ мною, разв вы не смялись между собою, разв могли не смяться, если только случалось вамъ говорить обо мн,- надъ моею нечеловчностью?

И она во вс глаза глядла теперь ему въ лицо, требуя. словно дара, прямаго, безусловнаго, безпощаднаго отвта.

— Мы не смялись никогда надъ вами, клянусь вамъ! воскликнулъ Пужбольскій:- Мы… мы о васъ, Марина Осиповна, примолвилъ онъ тише, — потому что… дйствительно, нкоторыя ваши понятія…

— Нкоторыя! прервала она его короткимъ и горькимъ смхомъ. — Все, все, до нитки, какъ говорите вы про нее, перековеркано было во мн!

Ни одного здраваго понятія не было… да и теперь такая путаница!… ни одного чувства…

— А ваша необыкновенная прямота, честность, прервалъ ее Пужбольскій, — вы забыли о ней?

Она утвердительно закивала.

— Да, это правда, это всегда было во мн — честность!… Но вдь и Каро мой честенъ, ни за что ничего не стащитъ со стола, хоть не шь онъ цлыя сутки. Значитъ, это еще не человческое качество!… А знаете-ли вы, что я вотъ здсь, въ нашей трущоб, гд мы, говорила вчера эта княгиня, счастливые, что имемъ время читать книги, — всякія книги читала, только о Евангеліи не имла понятія… Да, да, я думала, — мн это говорили, и я врила, — что Евангеліе пустая, несовременная книга… и въ рукахъ его никогда не имла! Вотъ только недавно нашла и стала каждый день читать… И знаете — почему? Владиміръ Алексевичъ, графъ, помните, сказалъ разъ, что вся человческая свобода выросла изъ трехъ строкъ этой книги… Такъ мн хотлось отыскать, откуда именно выросла, я и читать начала… въ девятнадцать лтъ — въ первый разъ!…

— Вы рано лишились матери! невольно вырвалось у Пужбольскаго.

— Матери!…

Ей вдругъ вспомнилось опять равнодушіе къ своей матери и то, что стала она уважать ея память лишь съ той минуты, когда узнала она, что эта мать ея была неврною женой… Она улыбнулась горько, горько.

— Я такъ хорошо воспитана была, молвила она, — что гордилась тмъ, что другую заставило бы…

— Марина Осиповна, ради Бога, еще разъ прервалъ ее Пужбольскій и опять схватилъ ее за об руки, — что вамъ вздумалось сегодня такъ немилосердно обличать себя? И вы такъ взволнованы, что я даже не воображалъ, чтобы вы могли… Неужели все это вслдствіе вашей встрчи съ этою женщиной…

Она замотала головой…

— Не женщина… воспитаніе! не умла она лучше выразить свою мысль.

Онъ понялъ.

— Да, изящная форма… и противное содержаніе! возразилъ онъ, — la Circ'e d'Hom`ere!…

— Такъ разв он вс такія? воскликнула Марина, — вс испорченныя, потому что воспитаны?… Вотъ вы мн разъ говорили про вашу сестру одну… Хорошая вдь она женщина?

— Хорошая, Марина Осиповна, не могъ не сознаться нсколько сбитый съ позиціи князь.

— Вотъ видите! А ужь она, наврно, на меня не похожа?…

Эти вопросы, смлость ея признаній, душевная тревога, видимо всю обнимавшая ее, полны были для впечатлительнаго князя новымъ, неотразимымъ обольщеніемъ… Беатриче Ченче, Аріостовская Брадаманта, Розалинда изъ As you like it [18]

, онъ ужь и не зналъ, къ которому изъ этихъ любевныхъ ему и не совсмъ другъ на друга похожихъ типовъ подходитъ она ближе…

— Вы сами не знаете себ цны! воскликнулъ онъ, — не знаете, какой богатый матеріалъ въ васъ содержится!… То, въ чемъ вы себя упрекаете — ну, да положимъ… je vous estime trop pour le nier… все это происходитъ отъ вашего сиротства… vous n'avez pas 'et'e guid'ee отъ русскаго современнаго безсмыслія, отъ безобразій нашего общественнаго воспитанія… Но при вашемъ ум, при этой intuition du vrai, du beau, которою вы такъ богато одарены, о, еслибы вы знали, какъ это легко поправлять… Какая можетъ изъ васъ выйти замчательная женщина!… Вы и теперь сокровище для артиста! — вылилось у него изъ самой души.

Она взглянула на него большими изумленными глазами. Словно какая-то нежданная искра блеснула въ ея потемкахъ… Губы ея шевельнулись.

— Изъ меня могло бы что-нибудь выйти только тогда…

Она до ужаса испугалась вдругъ этихъ словъ своихъ. Опять, опять безуміе! точно кольнуло ее въ сердце… И она скоро, скоро, не оглядываясь на своего собесдника, устремилась опять по дорожк.

А онъ, онъ не понялъ на этотъ разъ: онъ уже весь утопалъ въ страсти…

— Mademoiselle Marina, заговорилъ онъ, догоняя и останавливая ее, — еслибы вы… еслибы вы ршились вврить судьбу вашу человку… честному человку, клянусь вамъ… который всю бы жизнь свою посвятилъ…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза