Мой сын ведет себя в моем чреве исключительно тихо, из чего заключаю, что опять не в меня! — Я серьезно. — Конечно, у С<ережи> глаза лучше (и характер лучше!) и т.д., но это все-таки на другого работать, а я бы хотела на себя.
Пишу сравнительно много — отдельные стихи. Очень бы хотела издателя на книгу стихов, — у меня с «Ремесла» не было книги, а тому уже 2½ года, и стихов больше, чем достаточно, на том. Но с «Пламенем» я больше не свяжусь: «Мо́лодец» и к Рождеству не выйдет.
Писал ли Вам П<етр> А<дамович>? Мы с ним трогательно простились. Он мне даже печку на прощание затопил на добрую память. Писала это письмо урывками — от печки к примусу и т.д.
Целую Вас и Адю. Не видали ли Бахх-рах-ха?!
P.S. Посылаю Вам три захудалых франка, — м<ожет> б<ыть> пригодятся, здесь мельче 5-ти не меняют, вот и застряли. — Ведь не обидитесь?
Впервые —
34-24. O.E. Колбасиной-Черновой
Дорогая Ольга Елисеевна,
Ваше прошение Ляцкому передано — через Б<елобородо>ву [150]
, с сопутствующим письмом.Что выйдет, не знаю, ведь прошения уже поданы и утверждены. Обидно, что не раньше.
Вы давно не пишете. Ваше последнее письмо было к С<ереже>, он два раза садился отвечать, но жизнь его так разорвана, по приезде еле успевает поесть, — уже спит. А я не писала давно, п<отому> ч<то> все ждала Вашего прошения.
Я начинаю серьезно задумываться о своем недалеком будущем. Событие через 2½ месяца, а у меня —
Виделись ли Вы с Людмилой Ч<ирико>вой? У нее наверно есть младенческие вещи, — не все же сувениры! И нельзя ли было бы закинуть удочку — осторожно? Хорошо бы также попытать почву (дно, боюсь, мелкое, и вместо китов, напр<имер> — одни пескарики, т.е. лирика!) — у К<арбасни>ковых (насчет «приданого»). Нужно столько вещей, что я обмираю: кроме всего тряпичного — коляска, корыто, — откуда я это возьму?! Мы