Маркос Рамирес

Случайно попавшие мне в руки книги Фламмариона[84] увлекли меня ввысь, в необъятность звездных пространств; я читал их лихорадочно из ночи в ночь, надеясь таким путем проникнуть во все тайны вселенной.

На страницах Жюля Верна и Сальгари я приобрел немало познаний в области географии, истории и естественных наук. «Илиада» и «Одиссея» приобщили меня к немеркнущей красоте греческой мифологии, а благодаря Гомеру мне стали близки и понятны оба Атрида, божественный Ахиллес, могучий и меткий лучник Аякс, хитроумный Улисс и все остальные великие герои античного мира.

Мои первоначальные знания, почерпнутые из случайно прочитанных книг, были отрывочны и хаотичны, но я исключительно высоко их ценил, хотя никогда и никому об этом не говорил. Меня ослепляло сумасбродное и глупое тщеславие мальчишки, обладавшего неукротимым воображением. По счастью, суровая действительность, с которой мне вскоре пришлось столкнуться, навсегда покончила с этими смехотворными самообольщениями.

В Институте тогда было в обычае еще до того, как будут выведены общие отметки, вывешивать в канцелярии список учащихся, которые, по мнению директора и учителей, заняли первые три места в каждом классе за истекший биместр. В прошлом году Томасито неизменно занимал первое или второе место по своему классу, я же решил его обогнать, прочно завоевав первое место у себя с начала учебного года до окончания Института.

Первым предстояло появиться на доске лучшим ученикам моего класса. Я уже заранее представлял себе, как начнется этот день в доме деда и бабки. Я сделаю вид, будто не понимаю, о чем идет речь, когда тетя Фелисия воскликнет: «Эй, Маркос! Так ты, оказывается, занял первое место в классе? Карамба, вот здорово!» Тут я отвечу с напускным равнодушием, словно не придавая событию особого значения: «Ах, да… но это неважно, пустяки. Все заключается лишь в том, чтобы вовремя преодолеть свою лень…» Потом я взгляну на маму — какую огромную радость принесет ей известие о моем успехе! Она вставала перед моим воображением задумчивая, целиком погруженная в мысли, и мне казалось, что я вижу, как ее чудесные, затуманенные слезой глаза устремляются в беспредельную даль — так бывало всегда в минуту большого горя или неожиданной радости.

Наконец настал долгожданный день, и я, невыспавшийся, потому что в течение всей ночи не мог сомкнуть глаз, поднялся на рассвете, поспешно умылся, причесался, сварил кофе и проглотил его единым духом. Мать ничего не подозревала — я хотел неожиданно обрадовать за обедом и не рассказывал о «тройках», наших трех первых местах.

— Что с тобой случилось? — спросила она удивленно. — Похоже, что ртути наглотался и стал таким непоседой!

— Мне надо сегодня пораньше в школу, — объяснил я, — чтобы успеть сделать кое-какие выписки в библиотеке.

— Карамба! — произнесла она озабоченно. — А я надеялась, что ты принесешь мне паточного сахара от дяди Сантьяго…

Я бегом кинулся к дому дяди Сантьяго — а жил он довольно далеко — и мигом возвратился с куском паточного сахара. Потом снова пустился бежать, на этот раз в город; влетел в школу, ураганом пронесся по лестнице и замер в коридоре перед доской, около которой уже собралась группа ребят из первых классов. Среди них я заметил Артавиа-Рябого; очень серьезный, он стоял поодаль от других — видно, также надеялся прочесть свое имя на почетном месте.

Вскоре из канцелярии показался сеньор Мартинес, вооруженный мелом и тряпкой. Он нес листок, пристально разглядывая его поверх очков. Необычная дрожь охватила меня. Широко раскрытыми глазами я смотрел, как он вычерчивал на доске большой прямоугольник и жирными буквами в виде заголовка надписал: «ТРОЙКА ПЕРВОГО КЛАССА „А“». А ниже добавил: «Первое место». У меня перехватило горло, и я вдруг задохнулся, увидев, как он выписывает заглавную букву моего имени — «М», затем на доске появились одна за другой буквы «а», «р»… А потом… сердце у меня глухо и часто забилось, казалось, оно вот-вот выскочит из груди… Нет, не мое имя вывел на доске секретарь! То было имя Марселы Руис!

Не в силах еще оправиться от удара, я увидел, как на втором месте — чудовищное издевательство! — появилось имя Нидии Мартинес, и только уже потом, на третьем, и последнем, — мое.

Всей душой проклинал я это последнее место! Как теперь сообщить матери, что я занял всего лишь третье место в классе? Да и стоит ли об этом сообщать?

Потеряв дар речи, я стоял и смотрел в пространство, между тем как другие громко обсуждали состав «тройки» и спорили о кандидатурах. Мне послышался чей-то смех, и в душевном смятении я вообразил, что ребята смеются над моими обманутыми надеждами. Я обвел всех подозрительным взглядом, в бешенстве готовый сразиться со всей школой, и тут мои глаза встретились с сердечным взглядом Артавиа-Рябого, улыбавшегося с выражением дружеского понимания. Я подошел к нему и выпалил с яростью отчаяния:

— Видел, Хуан-Рамон?

Рябой пожал плечами и попытался успокоить меня кроткой улыбкой, выражавшей безропотную покорность судьбе: