Марксистская философия в XIX веке. Книга первая (От возникновения марксистской философии до ее развития в 50-х – 60 годах XIX века)

Противоречивость объективного отношения философии к миру находит свое субъективное выражение не только в раздвоении самой философии, но и в противоречии между намерениями и фактическими действиями представителей каждого из этих направлений. В самом деле, «либеральное» направление (младогегельянцы), казалось бы, все свое внимание должно было сосредоточить на самой философии; вместо этого содержанием его деятельности является критика реальности, следовательно, обращение философии вовне. Напротив, позитивное направление должно было бы заняться именно действительностью, а вместо этого оно пытается философствовать, способствуя уходу философии в себя. «Каждая из этих партий, – резюмирует Маркс, – делает именно то, что хочет делать другая и чего она сама делать не хочет. Но первая в своем внутреннем противоречии сознает свой принцип вообще и свою цель. Во второй проявляется превратность, так сказать, бессмысленность как таковая. По содержанию только либеральная партия, как партия понятия, может привести к реальному прогрессу…» [там же].

Эти положения Маркса, относящиеся к 1839 – 1841 гг., еще далеки от материалистического понимания сознания как отражения независимой от него реальности. Их основу составляет объективно-идеалистическая интерпретация мира, отождествляющая сознание и бытие и совпадающая в главных чертах с гегелевским учением о действительности как субъекте-объекте. В то время как Бруно Бауэр и другие младогегельянцы в своей разработке гегелевских идей склонялись к субъективному идеализму фихтеанского толка, молодой Маркс пытается освободить абсолютный идеализм Гегеля от теологических предпосылок и выводов, а также от связанного с ним фатализма. Эта задача, конечно, с позиций идеализма неразрешима, и в мировоззрении молодого Маркса возникло противоречие между атеизмом и идеализмом. Это было движущее противоречие его теоретического развития: оно прокладывало путь к материалистическому миропониманию.

Взгляды Маркса на соотношение сознания и бытия свидетельствовали о том, что уже тогда он несравненно глубже, чем младогегельянцы, понял существо гегелевской диалектики. Отдавая дань гегелевскому, идеалистическому пониманию диалектики, Маркс пишет, что диалектика есть «сокровенное местопребывание духа». Но уже в следующей фразе Маркс подчеркивает, что «диалектика есть также бурный поток, сокрушающий вещи в их множественности и ограниченности, ниспровергающий самостоятельные формы, погружающий все в единое море вечности» [1, т. 40, с. 117]. Эти два положения в некоторой степени указывают на две основные стороны гегелевской диалектики. Одна из них – примирение, нейтрализация противоположностей, другая – признание противоречия, отрицания, борьбы. Предшествующий анализ позволяет нам сделать вывод, что Маркса привлекает именно эта, вторая, сторона гегелевской диалектики, исходя из которой он подвергает критике теоретическую и политическую непоследовательность мелкобуржуазного радикализма младогегельянцев, обосновывая неизбежность и благодетельность революционной бури.

Молодой Маркс стремится диалектически осмыслить и развитие философии: он выдвигает ряд глубоких идей, последующее развитие которых с позиций диалектического и исторического материализма сыграло большую роль в создании марксистской историко-философской науки. Важнейшая из них – идея о необходимости разграничивать объективное содержание философского учения и субъективную форму его изложения. Последняя, как и личность самого философа как теоретика, должна быть понята из его системы и ее импликаций[3]. Следовательно, не узкопсихологический анализ личности философа, а анализ основных принципов его учения по существу, отделение в них объективного от субъективного ведет к верному пониманию развития философии. История философии «должна отделить бесшумно продвигающегося вперед крота подлинного философского знания от многословного, экзотерического, принимающего разнообразный вид, феноменологического сознания субъекта, которое является вместилищем и двигательной силой этих рассуждений. В разделении этого сознания должно быть прослежено как раз его единство, взаимная обусловленность» [1, т. 40, с. 136].