Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

«Действия и тактика партии не могут произвольно определяться самой партией, а должны быть в равной степени обусловлены теми социальными элементами, из которых она состоит. Партии есть массы индивидов, и, по сути, их воля не является более свободной, чем воля одного лица. Все, что у них есть, и способ, которым они это добывают, обязательно определяются их социальным составом. Это положение полностью выдержано в духе материалистического понимания истории» [62].

Если абстрагироваться от некоторой механистичности, примеры, которые Мюллер использует для своих выводов, должны целиком пониматься в соотнесении с последовательным материалистическим анализом той социал-демократической партии, к которой имел отношение и Энгельс.

Список социал-демократических депутатов по состоянию на 1890 год на деле оправдывает подозрение, что в социальном плане социал-демократия представляла тогда средние слои: в списке – семь журналистов и редакторов, шесть торговцев, четыре писателя, три содержателя гостиниц, три табачных фабриканта, один торговец сигарами, один издатель, один адвокат, два пенсионера, два промышленника, один сапожник, один литограф, один партийный функционер, один портной [63]. Ближе к 1900 году участие рабочих в партийных съездах стало ничтожным: например, на

съезде 1911 года рабочих было не более 10% от общего числа делегатов, остальные были партийные функционеры, партийные журналисты, профсоюзные функционеры, служащие больничных касс, потребительских кооперативов и т.д.

справедливо отмечает, что именно эта категория функционеров создала теоретическую и практическую основу для зарождения ревизионизма и реформизма или, во всяком случае, была крайне восприимчива к идеям и акциям этих течений.

Само собой разумеется, что воспрепятствовать этому развитию ревизионизма можно было только при условии знания материальных условий появления таких тенденций – знания, которое позволило бы эффективно бороться с ними в теоретическом и практическом плане. В этом смысле описания

Мюллера куда ближе к материалистической сути явления, чем многие страницы, написанные поздним Энгельсом и Каутским по этому вопросу. По мнению Мюллера, закон против социалистов вызвал «переход местных руководящих функций к материально независимым товарищам. Более того, чтобы иметь возможность продолжать политическую борьбу, партия вынуждена была пользоваться услугами ряда мелкобуржуазных элементов, товарищей, которые были рабочими, но которым ставилось в упрек, что они ведут мелкобуржуазное существование». Однако новые содержатели ресторанов, бакалейщики, торговцы и работники прочих категорий обычно не могли выжить, если их клиентами были только рабочие; они должны были рассчитывать также на служащих, кустарей и т.д. За изменением условий жизни – ограниченным в данном случае категорией функционеров – последовало ослабление интереса к революционному изменению существующего положения. «Эта навязанная обстановка должна была кое у кого развеять его революционные убеждения, позволить ему избежать клички красного социал-демократа и не вынуждать тем самым кустарей и мелких служащих отказываться от покупок в его лавке» [64].

И все же критика Мюллером мелкобуржуазных элементов в социал-демократии была бы понята неверно, если бы ее восприняли как открытый призыв к созданию партии исключительно из одних пролетарских элементов, а такая претензия была бы лишь заблуждением. Мое рассуждение идет в противоположном направлении: поскольку реальный состав пролетарской массы, категории кадров социал-демократии, с ее предрасположенностью к бюрократическим тенденциям и реформизму и, наконец, абстракции, которыми пронизаны идеи отдельных пролетариев, не были исследованы и проанализированы на реальной материальной основе; в программах, на съездах и в сознании руководящих групп социал-демократии непременно возникает что-то вроде вторичного идеализма, обрамленного марксистскими терминами и обладающего всеми чертами абстрактной, псевдонаучной утопии. Зато революционно-критическая суть марксистской мысли полностью утрачивается, и она, между прочим, была утрачена еще до великого краха и великих разочарований 1914 года.