Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Каждодневно повторяющийся опыт убеждал, что капиталистическое общество подвержено кризисам, а это заставляло верить, что оно может рухнуть очень скоро. Теоретики и политические деятели рабочего движения представляли это событие как великий экономический кризис, который выльется в общий социальный кризис и в конце концов в крах всего капиталистического общества. Август Бебель, любимым выражением которого в те годы было «

» («великий крах»), в 1884 году считал возможным так охарактеризовать этот финал: «В конце один удачный шаг разрушит весь этот старый хлам, словно карточный домик» [24]. Правительственные репрессии и опыт, обретенный во время кризиса рабочими, которые видели, что их борьба заканчивалась в большинстве случаев поражением, а борьба профсоюзов становилась все более бесперспективной, также объясняют стремление взять на вооружение лозунг о неизбежности и необходимости краха капитализма. Именно потому, что в ходе кризиса и длительной депрессии члены партии были убеждены, что общий крах капитализма есть квинтэссенция научного социализма, позднее, в период дискуссий по вопросу о ревизионизме, марксистские ортодоксы принялись поносить полную дезориентацию низов, вызванную, по их мнению, радикальным ревизионизмом, который подогревался Бернштейном.

Следует также учитывать, что, как уже говорилось, в 70-е годы над рабочим движением довлела политическая изоляция социал-демократии, связанная также и с отсутствием радикально-демократической партии, потенциального союзника социал-демократии, способного посредничать между последней и немонополистической буржуазией. На этой почве и произросло упомянутое революционное ожидание [25], которое стало главным тезисом не только для германской социал-демократии, но и почти для всех других партий II Интернационала. Оно имело тенденцию прежде всего недооценивать способность к сопротивлению буржуазно-капиталистического общества и в трудностях лет Великой депрессии замечать только «кризис», а не новую возникающую реальность – образование монополистического капитализма. В свете последующего развития событий нельзя не поразиться словам Бебеля, которые он написал в письме к Энгельсу в 1881 году: «Если события и в дальнейшем будут развиваться в том же направлении, а в этом нет никакого сомнения, – то я считаю возможным, что в определенный момент правящие классы окажутся в гипнотическом состоянии и дадут делам идти своим чередом, почти не оказывая сопротивления… Условие состоит в том, чтобы развитие могло достичь полной зрелости, которой не мешали бы непредвиденные инциденты, и чтобы взрыв не произошел преждевременно» [26].

Как бы там ни было, следует иметь в виду, что все спекуляции того времени по поводу краха капиталистического общества не могли основываться на том, что писал Маркс: решительно отрицая возможность безграничной экспансии капитализма и утверждая неизбежность социалистической революции, он тем не менее никогда не предсказывал специфически экономического краха. Остается фактом то, что Каутский, Бебель, Бернштейн и другие распространяли в 80-е годы в качестве марксизма (впрочем, сама концепция марксизма распространилась в Европе в 90-е годы вследствие теоретической борьбы 1896 – 1897 годов), успешнее других соперничавших теорий схватывало суть таких феноменов, как капиталистические кризисы, обострение классовой борьбы и особенно роль государства как инструмента угнетения в руках правящих классов, и одновременно позволяло рабочему классу твердо верить в близкий конец своей нищеты. Это способно также объяснить, почему в 80-е годы, когда особенно разгорелись теоретические дискуссии, в результате которых в основном было покончено с влиянием идей государственного социализма, возникшая марксистская ортодоксия могла рассчитывать на понимание масс. Именно «логика фактов, – как писал Карл Каутский в 1891 году, – освободила людей от лассальянства и вбила им в головы немного „марксизма“» [27]. То обстоятельство, что Каутский ставит термин «марксизм» в кавычки, позволяет понять, с какой осмотрительностью он сам говорил о восприятии марксизма массами. Завершением этих событий стали новый организационный устав, одобренный в октябре 1890 года на партийном съезде в Галле, и особенно Эрфуртская программа 1891 года. Именно дискуссии, которые велись вокруг этой программы, ясно показывают, что в начале 90-х годов рабочий класс на основе опыта, приобретенного во время кризиса и в результате репрессий, мог опираться при формулировании основных принципов своей программы только на теории Маркса и Энгельса в той форме, в какой они были восприняты и интерпретированы после 1879 года.