Мармион

Очевидно, мимические актеры Англии, которые (по крайней мере в Нортумберленде) имели обыкновение ряжеными забредать в соседние дома, принося с собой бесполезный в это время года лемех; и гизарды[412] Шотландии — они до сих пор еще не перевелись — являют собой, в какой-то не вполне ясной степени, тень старинных мистерий, из которых происходит английская драма.

В Шотландии во времена моего детства мы имели обыкновение изображать апостолов, по крайней мере Петра, Павла и Иуду Искариота: у первого были ключи, второй был вооружен мечом, третий же нес мешок, в котором лежала доля пожертвованного соседями кекса. Один играл роль победителя и декламировал традиционные стишки, другой как

...Александр, Македонии царь,Завоевал почти что весь мир встарь,А до Шотландии дошел — остановился тут:Страна мала, но здесь богатыри живут!

Эти и прочие такого рода стишки произносились наизусть и никак не связывались одно с другим. Время от времени появлялся Св. Георгий. В целом — это смутное подобие старинных мистерий с персонажами из Священного Писания, Достойной Девятки[413] и другими популярными лицами. Крайне желательно, чтобы «Честерские мистерии» были опубликованы по рукописи, находящейся в музее, с аннотациями, кои мог бы присовокупить к ним прилежный исследователь древности. Умнейший и бесценнейший антиквар, покойный мистер Ритсон, показывал мне несколько наметок для подобного труда, которые ныне, вероятно, разрознены или утеряны (см., однако, «Замечания по Шекспиру». 1783. С. 38).

С тех пор, как появилось первое издание «Мармиона», предмет сей получил новые ученые разъяснения в пространных ученых трудах мистера Дуса,[414] и «Честерские мистерии» появились в весьма точном и изящном виде (в 1818 году), изданные Бэнсли и Сыновьями, Лондон, для Роксберг-клуба.

LXXXIОткуда вышел предок мой,С огромной, светлой бородой,Соломенных волос копной,Он на апостола похож...

Мистер Скотт из Хардена, мой добрый преданный друг и дальний родственник, владеет оригиналом поэтического произведения, посвященного его дедом моему родственнику, некоторые строки текста, приведенные ниже, написаны в подражение ему. Как и послание в тексте, они помечены Мертон-Хаузом, резиденцией харденской ветви семьи.

«О Скотт, с янтарной бородой!Возвышен, светел облик твой!Избавься от мирских забот,

Явись на Рождество ко мне:Мы трезвость разведем в вине,А у серьезности на днеОтыщем радости и смех.Сей праздник — время для утех,Пускай молитвы, пост у тех,Кто хочет. А у нас, боюсь,Поспеет в печке жирный гусь.

Как наши предки, в РождествоУстроим пир и торжество.Вино и гусь, эль и пирог, —Тоску не пустим на порог!Так подели со мной досуг!Помещик Вальтер Скотт, твой друг».(«Мистер Вальтер Скотт, Лессуден»).

Почтенный пожилой джентльмен, которому адресованы эти строки, был младшим братом Уильяма Скотта из Рейберна. Как младшему сыну по младшей линии, ему было почти нечего терять; все же он ухитрился потерять те небольшие средства, которыми владел, из-за участия своего в гражданской войне и интригах Стюартов.

Столь велико было его благоговение перед оной сосланной семьей, что он поклялся не брить бороды до тех пор, пока они не будут восстановлены: признак привязанности, который, я полагаю, был распространен в период узурпации Кромвеля,[415]

ибо в «Закройщике с Колмен Стрит» у Каули[416] один пьяный дворянин укорял другого, что, когда тот не в состоянии был уплатить цирюльнику, он прикидывался, будто «отращивает бороду ради короля».

Искренне надеюсь, что борода моего прадеда отпущена была по другой причине. Борода эта, как явствует из портрета, находящегося в собственности сэра Генри Хея Макдугала, и еще из другого портрета, написанного известным доктором Питкэрном,[417] выглядела вполне почтенной и достойной.

LXXXIIО древе духов никогдаС ним лучше ты не говори:За это ждет его беда!

Осмелюсь проиллюстрировать эти слова, приведя здесь «Проклятое дерево призрака», балладу достопочтенного Джорджа Уоррингтона, содержащую легендарную историю.

Память о событии, на котором основан сюжет, традиционно сохраняется в семействе Вогэнов из Хенгуирта; она не утеряна целиком даже в простонародье, которое все еще показывает этот дуб прохожим и проезжим.