Марш Обреченных. Финал

Эвелин лихорадочно прислушалась и напряглась. Они! По коридору промаршировала тройка магов-палачей в мантиях и балахонах. Значит, с очередной жертвой все покончено!

— Э-э-э… а… м-м…

— Это мои работники, Хлебчик! Слушайте, вы же не первый раз у меня, чему вы удивляетесь, Аллон вас вразуми? — язвительно выпалил градоначальник.

— Да. А в прошлый раз э… этих вроде бы и не было? Вы их не давно завели?

— Аллон с вами, Хлебчик, никого мы кроме вшей и клопов не заводим, этих как вы выразились сказать, мне прислали из Академии, так сказать, для практической службы, ясно?

— А-а-а! Тогда… понятно, — хотя смотрителю Хлебчику абсолютно ничего не было понятно. Но не беда, он все равно в городской тюрьме проездом.

— Выбрали, Хлебчик?

— Да, просмотрел.

— Нет, милейший, вы не просматривать сюда приходите, присматривать будете на рынке селедку, а здесь, у нас товар…

— В том-то и дело, милсдарь Топщик, товар у вас какой-то попорченный, подушенный и перемученный!..

— Перему-учен… — градоначальник насупился, напустил на себя злобный вид. — Уважаемый Хлебчик, герцог платит, но это уже не те деньги, что платились в прошлом году, цена ведь устоялась, а затраты поднялись, а государству без разницы сколько будет, стоить преступник, ему в общем-то плевать, кто будет охранять Гранитку, понятно вам?

— Тогда знаете что милсдарь Топщик! — смотритель вырвался из-под влияния управляющего, и собрался вон, но хваткая ручонка Вижана перехватила его. — Ну, куда вы рванули, Хлебчик? Вы думаете самостоятельно выбраться из тюрьмы? Не ломайте комедию, дружок, вон берите! — Топщик отошел от входной двери камеры Эвелин. — Берите ее и еще троих и убирайтесь с глаз моих долой! Иначе я попрошу господ магов о скидках!

— Ч-что?! — вытаращился Хлебчик, заходя в двери. — Да к-как вы… вы…

— Хлебчик, здесь не палацы герцога Альвинского, здесь — казематы Мейдрина, будете грубить мне, вас никто никогда не найдет в той, например, камере, а ваши крики… будут музыкой для моих ушей! Хватайте шлендру и двух арестантов по соседству и бегите с моих глаз, пока я не передумал, живо!

Смотритель проглотил ругательство, развернулся и вошел в камеру, привыкая к полумраку, темно, словно в преисподней. Хлебчик на ощупь добрался до противоположной стены, ступил на что-то мягкое, придавил подошвой сапога и услышал женский визг.

— Ой, извините!

— Га-га-га! — истерично расхохотался Вижан. Во чудак!

— Вставайте! Вставайте же! — Хлебчик твердо дернул Эвелин за руку, за плечо и потянул к верху, ставя на ноги. Она охала и ахала, а милсдарь градоначальник продолжал хрюкать и повизгивать от удовольствия, смотритель с трудом выпихнул ее из камеры, Эвелин едва удалось сделать пару шагов, она съехала по каменной стене и со стоном хлопнулась на каменный пол, обдирая руки. Господин градоначальник стоял в стороне и лыбился. Вот гад!

— Хорм! Хорм, свинья! Шуруй, давай, сюда! Помоги, господину Хлебчику, дотянуть арестантку до кареты, быстрее! Да быстрее же, сучья морда!

Хлебчик отряхиваясь и подозрительно обнюхивая себя, вышел из каменного мешка.

— Аллон побери, чем это воняет?

— Естественным запахом, Хлебчик, вы как, будто первый раз у меня! Кстати, не торопитесь? Можем выпить стаканчик вина. Что?! Я вас не понял? Не хотите, а зря.

— Мне уже пора в путь.

— Ну и шуруйте. Не забывайте про старину Топщика, хорошо?

— Постараюсь, — вымучено оскалился смотритель…

…Уже на улице, на холоде она кое-как пришла в себя от яркого света и на время ослепла, зажмурилась от боли, но получила очередную порцию тумаков и затрещин. Хорм тащил ее за левую руку, и уже на внутреннем дворике позвал на помощь одного из стражников. Вдвоем они подвели проститутку к серой карете, больше похожей на здоровенный чемодан с грубыми зарешеченными оконцами с обеих сторон. Один из подчиненных Хлебчика отворил прочную дверцу, отошел с провала и подождал, пока Эвелин не закинули в "гроб" на колесах.

Она полетела на чье-то тело, лицом врезалась в чье-то колено, охнула и всхлипнула, получила в ответ тычок и скатилась в угол экипажа.

— Уберись от входа, а то задавят! Слышь, что говорю, отлезь в сторону!

Она покорно повиновалась.

Кряхтение, сморкание и покашливание.

Воняло похлеще, чем от нее.

— Ты кто?

— Эв-велин…

— Эвелин, — пробуя на вкус, повторила пустота. Свет из решетчатого оконца не доставал до залегших в темноте арестантов. Шлюха не могла с точностью определить, кто с ней разговаривал? Хрипловатый тон смазывал интонации.

Приглушенные голоса и свист. Кони дернули поводья, и карета тронулась с места. Они отправились в дорогу.

— Молись Эвелин, ты отправляешься в ад!

* * *