Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

У меня тотчас состоялся продолжительный разговор с министром, который произвел на меня наилучшее впечатление. Он немедля посвятил меня в предысторию приглашения. Факультет unico loco предложил Кассирера, отклонил Гартмана и "назвал" меня, высказав, правда, сомнения относительно возраста и проч.

Таким образом, к четырем посредственностям желали заполучить еще и пятого, неопасного.

Просто беда, когда берлинский факультет настаивает ныне на какой-нибудь кандидатуре.

По секрету, после того как стало известно о приглашении, некоторые на факультете, в том числе Йегер, вдруг обнаружи-

ли, что на "самом деле" хотели именно меня. Однако — бонзы. Я давно сомневаюсь, годятся ли такие трусы для того, чтобы поставить на ноги новый гуманизм.

Все это в целом не вызвало во мне внутреннего беспокойства, однако принесло много суеты и бесполезных разговоров.

После моего отказа министр в пространном письме пытается найти новый способ заманить меня в Берлин. И для этой цели намерен послать ко мне во Фрайбург Рихтера для новых переговоров.

Рихтер, кстати, встретил меня в Берлине возгласом: "Ну, вот мы и встретились!" По мне, пусть он останется в Берлине, я охотно откажусь от "сатисфакции", мне было бы это очень неприятно.

На Троицу мы — моя жена и я — собираемся с друзьями пройти на байдарках по Майну или Везеру. И по этому случаю можем заглянуть к Вам.

С сердечным приветом и пожеланиями по поводу завершения Вашего труда,

Ваш Мартин Хайдеггер. Пожалуйста, передайте поклон Вашей жене. Моя жена тоже передает большой привет Вам обоим.

[102] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру

Гевдельберг, 24 мая 1930 г. Дорогой Хайдеггер!

Сердечно благодарю Вас за письмо. Ваш окончательный отказ все же вновь взволновал меня. Теперь, благодаря Вашим разъяснениям, я Вас понимаю. Твердость Вашего решения не оставляет сомнения в том, что Вы сделали правильный выбор. Те философские идеи, что еще дремлют в Вас и ощущаются только Вами, здесь, на юге, в одном из оазисов современной пустыни, могут проявиться куда лучше. И все же мне не безразлично, что ввиду нынешней действительности и при ее опасности в Берлине теперь не будет философии. С Вашей стороны в этом решении заключен отказ и притязание, значение которого я еще не вполне понимаю. Из этого выйдет что-нибудь хорошее. Я желаю самого лучшего Вашей работе, опирающейся на ту основу, которую Вы так решительно избрали.

В настоящее время Ваше решение имеет объективную значимость для нашего немецкого университета в целом. Ибо многам оно подскажет: Берлин падает в цене — малые университеты поднимаются. Не думаю, что это скоро забудут.

Теперь для Вас остается Гейделъберг274. Если Вы действительно хотите этого, то с Вашей помощью я сделаю все, чтобы Вы перебрались сюда. И начать следовало бы заблаговременно. Сложность будет с Гофманом, за которым, к сожалению, стоит большая часть факультета, однако вполне возможно, что, оказавшись в одиночестве, он сразу примет Вашу сторону. Другая сложность: Карлсруэ;275 там Вы, правда в финансовом отноше-

нии, будете иметь преимущество перед Кассирером, поскольку вместо Вас во Фрайбург могут пригласить кого-нибудь, кто обойдется дешевле, если Карлсруэ вообще сохранит в Гей-дельберге три ординариата, что никогда не входило в планы и не было одобрено ландтагом. Но все это мы можем обсудить позднее.

Для меня, разумеется, Ваш переход в Гейдельберг — единственная из возможностей, которая имела бы значение. Тогда решилось бы, способны ли мы оба коммуникативно философствовать и в предельно радикальной дискуссии, или же свое существование продолжит старый солипсический путь, что всегда присутствовал в университетах: одна только полемика, но никакого реального итога и старания "не обижать друг друга". Для нас это была бы своеобразная проверка экзистенциальной философии, которую нельзя осуществить напрямик, волевым усилием. Если в обстановке публичности это произойдет как движение, реализуемое в течение нескольких лет, то в философствовании появится новая верификация и новый призыв к другим, который сумеет создать некую действительность. Неудача будет ни с чем не сравнимой трагедией для меня и, думаю, для Вас тоже. Страх перед неудачей порой ставит под вопрос мое желание такого пространственного соседства. В Берлине это было бы иначе, нежели в опасной тесноте небольшого города. Трудности велики, но тем значительнее удача.

Можно ли приостановить упадок Гейдельберга Вашим переходом сюда — сказать трудно. Ведь речь идет главным образом о назначениях и защитах диссертаций. У нас было много отказов (Бушор276, Панофски277). Если придете Вы, значение Гейдельберга в глазах общественности наверняка возрастет. Зача-