стую мы здесь безоружны перед теми людьми, которые целенаправленно идут на приглашение посредственностей. Они в большинстве. С Вашим приходом солидарность двух (при которой мы почти наверняка могли бы рассчитывать на Вебера и Гундольфа) приобрела бы, возможно, ту силу, свидетелем которой я бывал лишь в краткие мгновения. Но в физическом отношении на меня полагаться нельзя, и сколько мне осталось жить — на это Вам тоже надо обратить внимание. План аристократического университета, который мы недавно обсуждали, пока утопия. Но сбрасывать его со счетов нет необходимости. Если рейх вправду когда-нибудь захочет создать "рейхсунивер-ситет", то, может быть, шанс и появится. Тогда без Вас не обойтись. Потому что в этом случае политически решающим фактором станет сотрудничество католических кругов. В этом вопросе мы все здесь как дети малые, тогда как Вы знаете в этом толк и, возможно, найдете варианты, которые и центр устроят278, и университет не погубят.
Когда я размышляю о возможности Вашего перехода, еще одно обстоятельство усиливает мое желание видеть Вас здесь; вспоминая о Вашей молчаливости в наших беседах, я тоскую по "обоюдоострым" обсуждениям, какие бывали раньше и давным-давно прекратились. Правда, по крайней мере в последний год, виноват в этом я. Завершение книги — каторжный труд, который необходимо закончить, чтобы снова стать свободным. Если не помешает болезнь и т. п., я надеюсь зимой завершить работу.
Ваше письмо застало меня в постели. После девятимесячного перерыва лекции привели мои бронхи в ужасное состояние. Однако я сумел продержаться, "не выходя из строя". Теперь пользуюсь первым свободным днем, чтобы ответить Вам. Мы очень
рады, что Вы приедете на Троицу, — надеюсь, Ваши планы этому не помешают.
Сердечный привет,
Ваш Карл Ясперс.
[103]
Карл Ясперс — Мартину ХайдеггеруГейдельберг, 5 июля 1930 г.
Дорогой Хайдеггер!
Срочно требуется кандидат на место нештатного профессора романской филологии. Не могли бы Вы как можно скорее сообщить Ваше мнение о Райнфельдере279 — о нем как о человеке, о его преподавательских успехах, об инаугурационной лекции и т. д. Я знаком с тем суждением, которое Вы сообщили Бесселе-ру280. Ваше письмо я хочу показать комиссии. Вероятно, оно окажется решающим, по крайней мере так говорил мне Ольшки281. Обычный автоматизм — для правительства так проще всего — подталкивает к Райнфельдеру.
Сердечный привет,
Ваш К. Ясперс.
Перелиска [104] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 13.7.30 (почтовый штемпель)
Дорогой Хайдегтер!
Вы мне еще не ответили. Поэтому на всякий случай сообщаю Вам, что заседание комиссии, на котором должно быть принято окончательное решение, состоится в среду.
Сердечный привет,
Ваш К. Ясперс.
[105]
Мартин Хайдеггер — Карлу ЯсперсуФрайбург, 15 июля 30 г.
Дорогой Ясперс!
Вчера у меня была лекция в Карлсруэ, и до поры до времени я забыл и отложил в сторону все остальное. Поэтому с ответом я, наверное, опоздал.
О Райнфельдере я, конечно, не могу судить как специалист. Мне довелось присутствовать у него на защите, а в таких случаях можно многое почерпнуть уже из формулировки автобиографии. Я не имею в виду основные вехи жизни. Впрочем, Райнфелвдер знаком мне не только в связи с этим обстоятельством, а кроме того, я навел о нем справки.
Количественные показатели его преподавательского успеха весьма высоки, но речь ведь тут идет о чистой показухе и Удобном способе накопить справки об участии в семинарах. И своей задаче Райнфельдер вполне соответствует. Рвения у него предостаточно, а предъявлять иные требования к этим кошмарным полчищам новоиспеченных филологов ему незачем.
Судя по тому, что я знаю о нем и слышал, он на это и не способен. Его лекция при вступлении в должность была, по общему мнению, просто жалкой. Там вроде бы что-то говорилось о "духовной личности", а мы как раз и требовали осветить тему Паскаля, чтобы кандидат не только все время доказывал, что он вполне прилично овладел и без того несложным ремеслом и с его помощью приходит к так называемым **результатам исследований", но чтобы он вдобавок имел возможность убедить факультет: живой мир, о литературе и языке которого ему предстоит говорить, затрагивает его самого.
Эту возможность Райнфельдер получил, факультет не почувствовал ни малейшего намека на живое отношение к материалу. Я уж не говорю об оригинальности этого живого отношения, способного дать стимул исследованию.
Даже характерно католический мир Паскаля не получил у Райн-фельдера, верующего католика, никакого освещения. Жалкое зрелище.
Здесь, как и в других случаях, все дело в необходимости. В нынешних условиях без таких показушников уже не обойтись. Вне всякого сомнения.
Но за этим стоит вопрос: должен ли философский факультет становиться таким показушным заведением для учителей языка, которых потчуют вдобавок сомнительной эстетической болтов-