Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Против индульгенций выступал не только Лютер; однако их популярность росла и топила в себе возгласы недовольства. В 1489 году один видный богослов из Вюрцбурга решительно выступил против индульгенций. В своих проповедях в местном кафедральном соборе доктор Дитрих Морунг клеймил суеверное представление о том, что кто бы то ни было, пусть даже сам папа, может купить себе сокращение срока в чистилище за деньги. Однако Церковь – в лице кардинала Пероди – явление этого священника-идеалиста не обрадовало. За свое упрямство Морунг был отлучен от Церкви и брошен в тюрьму, где томился целое десятилетие.

После смерти Пероди в 1505 году против индульгенций возвысили голос и другие. Даже Штаупиц в серии проповедей, произнесенных в 1516 году в Нюрнберге, осудил эту практику. В начале 1517 года эти его проповеди были напечатаны на латыни и на немецком. Невольно приходит мысль, что Лютера вдохновил пример его старшего друга и наставника. Надо сказать, что недовольство индульгенциями распространялось не только на Германию. Выступали против них и богословы из парижской Сорбонны. Многие были согласны, что это серьезная проблема, что с ней необходимо что-то делать – но кто их слушал?

Была и еще одна причина, по которой практика торговли индульгенциями пришлась не по душе многим германским князьям. За индульгенции платили звонкой монетой – и широкая их популярность вела к тому, что большое количество немецкого золота уходило из страны в Рим. Сам император Максимилиан спорил об этом с Пероди и в какой-то момент сумел настоять на том, чтобы значительная сумма, собранная на продаже индульгенций, осталась в Германии.

Современник Лютера по имени Миконий рассказывает, что с Тетцелем произошел однажды такой забавный случай:

После того как Тетцель получил значительную выручку в Лейпциге, подошел к нему некий дворянин и спросил, можно ли купить индульгенцию за будущий грех. Тетцель, не раздумывая, ответил: конечно, можно – только плату нужно внести прямо сейчас. Так дворянин и сделал – и получил от Тетцеля бумагу с печатью. Когда же Тетцель выехал из Лейпцига, этот дворянин напал на него, хорошенько побил, ограбил и отправил обратно в Лейпциг с пустыми руками, сказав при этом: вот о каком будущем грехе я говорил! Герцог Георг, услыхав об этом, поначалу пришел в ярость, однако, выслушав историю с начала до конца, не стал наказывать разбойника и отпустил его с миром.

Глава шестая

«Девяносто пять тезисов»

Датой начала Реформации считается обычно 31 октября 1517 года. Причина этого, разумеется, в том, что в этот день монах-августинец по имени Мартин Лютер прибил к дверям Замковой церкви в Виттенберге свои «Девяносто пять тезисов». Этот иконический момент стоит в ряду других исторических моментов, окрашенных ощущением отваги и вызова – как образ Колумба, втыкающего испанский флаг в девственную почву неведомого прежде континента.

Проблема с этой красивой и волнующей душу картиной в том, что в действительности этого не было. Так часто случается с образами, запечатленными в коллективной культурной памяти: начав разбираться в том, что же произошло, понимаешь, что реальность была куда менее живописна.

Мартин Брехт в своем непревзойденном труде о Лютере, изданном в 1981 году, объясняет, что сами тезисы были написаны до прославленного дня, однако на дверях знаменитого собора, скорее всего, оказались примерно двумя неделями позже[91]. И дата, и сама сцена дошли до нас из воспоминаний Меланхтона, написанных несколько десятилетий спустя. Однако в 1517 году Меланхтона в Виттенберге не было, и свое утверждение он основывал на том, что слышал за эти годы. Почему же именно с этой даты мы отсчитываем начало Реформации? По нескольким причинам, но прежде всего потому, что в этот день Лютер действительно сделал нечто, имеющее значение для всей последующей истории: отправил письмо.