Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Отправить письмо – очевидно, действие слишком будничное, чтобы причислять его к великим моментам мировой истории». И, когда речь идет об отправке письма, вряд ли возможно ткнуть пальцем в какой-то конкретный момент – особенно если живешь, как Лютер, в мире без почтовых ящиков. Какой образ здесь подойдет? Лютер вручает письмо посыльному? Лютер задумчиво складывает исписанный лист? Эти скромные сценки никак не сравнить с громогласным ба-а-амс! –

молотка, прибивающего к дверям, на всеобщее обозрение, исповедание истины. Удар молотка – отличная метафора: в нем есть сила, громкость, публичность. «Ба-а-амс!» – это то же, что: «Вот!», «Так!», «Есть!» и прочие междометия, чья односложность демонстрирует решительность и нежелание идти на компромисс.

Кроме того, мы еще не упомянули: Лютер вывесил свои тезисы на дверях Замковой церкви не для того, чтобы их прочел весь мир, а с куда более скромной целью – дать знать академическому сообществу Виттенберга, что он предлагает провести ученую дискуссию (диспутацию, как тогда говорили) на означенную тему. Декларация эта была обращена не к миру – большая часть которого все равно не читала по-латыни – и даже не к Риму и не к папе. Она обращалась к другим богословам, знающим латынь, и сообщала только одно: по мнению Лютера, это важный вопрос, достойный исследования и дискуссии.

Однако повесить этот разжигательный (в конечном счете) документ на дверях Замковой церкви в Виттенберге – разве не было в этом самом по себе вызова и смелости? В конце концов, Лютер посмел отвергать индульгенции на дверях той самой церкви, где его собственный князь, Фридрих Мудрый, хранил бесчисленное множество реликвий, якобы «действующих» точно так же, как и индульгенции! Поместить на дверях этой церкви такое объявление – не было ли это явным обличением той лжи, что творилась внутри? Можно ли понять это иначе?

Увы – для тех, кто склонен видеть в этом жесте драматическое величие – и можно, и нужно. Дело в том, что Замковая церковь находилась, так сказать, в самом центре общественной жизни Виттенберга, и огромные дубовые двери ее, через которые весь город входил в церковь и оттуда выходил, как нельзя лучше служили в этом небольшом городке «доской объявлений». Каждый день здесь вывешивались разные объявления и рекламные плакаты, которые история для нас не сохранила. Сообразив, что тезисы Лютера были всего лишь еще одним подобным объявлением, мы увидим их в совершенно ином свете. В том, что Лютер повесил их на дверях церкви, не было ровно ничего особенного. Вполне возможно даже – хоть это и совсем разрушает привычную картину, – что повесил их не сам Лютер, а церковный сторож, в чьи обязанности входило вешать на церковные двери объявления и их снимать[92]

. Наконец, вполне возможно, что таких объявлений было напечатано несколько штук, и развешаны они были на дверях нескольких виттенбергских церквей – в то время их в городе было не менее шести, и во всех входные двери использовались для той же цели. Разумеется, все это переворачивает с ног на голову привычную картину, утвердившуюся в умах за предыдущие пять столетий; однако всегда лучше следовать фактам – а факты здесь неоспоримы.

Есть и еще одна деталь, которую стоит упомянуть в связи с этой драматической, но нереалистичной картиной. Даже если бы Лютер вешал свои тезисы сам и именно в тот день, как утверждает легенда (или на следующий) – скорее всего, он не прибил бы их к двери гвоздями, а приклеил. Кисть и ведерко с клеем – конечно, это совсем не так драматично, как гвозди и молоток; однако, судя по всему, куда более соответствует фактам.

А факты таковы: 31 октября 1517 года Мартин Лютер отправил Альбрехту, архиепископу Майнцскому, важное письмо. Мы уже упоминали, что именно именем Альбрехта санкционировалось распространение индульгенций в Германии – и Лютер сообщал об этом досточтимому архиепископу, прося позаботиться о том, чтобы верующих, вверенных его пастырским заботам, торговцы индульгенциями не отвращали от истинной веры. Лютер, разумеется, полагал, что вера паствы должна всерьез заботить архиепископа, если он архиепископ не только по имени. Однако в письме его к архиепископу пока нет ничего смелого или дерзкого. Очень смиренно Лютер указывает на происходящий непорядок, обращая на это внимание ответственного лица, способного исправить ситуацию. Нет в письме и никакой враждебности – напротив, оно преисполнено уважения и почтения. В сущности, даже более чем почтения – вступительные его строки, не обинуясь, можно назвать льстивыми: