Машина и Винтики

"Книга запретов и рекомендаций" – замечательный документ, раскрывающий характер советского языка лучше, чем все то, что о нем было написано. Нет сомнения, что модель польской цензуры – цензура советская. Маршал Маклюган считал, что мир это семантическая система, в которой информация может давать правдивое или фальшивое отражение реальности. Цензура рассматривает мир как семантическую систему, в которой информация – единственная реальность. В связи с этим рассматривать советскую информацию, советский язык в категориях правда-ложь становится с точки зрения советского языка бессмысленностью. Ложь проникает в слово, слово становится ложью. Напечатанная информация, поскольку она прошла цензуру и напечатана, превращается в факт, в единственную реальность. Лучшим примером может быть цензорское указание, касающееся загрязнения рек: "Запрещается публиковать материалы, касающиеся актуального загрязнения, вызванного польской промышленной деятельностью, польской части рек, истоки которых находятся в Чехословакии. Одновременно, информация относительно загрязнения этих рек промышленной деятельностью на территории Чехословакии разрешается".34 Социалистическая промышленность никогда не загрязняет рек в собственной социалистической стране. В соседней социалистической стране могут быть допущены ошибки (в Чехословакии, например) и тогда загрязнение реки происходит – но только до польской границы.

Цензура превращается в магическую палочку в руках власти. Она не защищает социалистическое государство от открытой критики (для этого есть другие органы), она строит семантическую систему, охраняющую и защищающую идеальную модель социализма. Люди появляются и исчезают по мановению цензорской магической палочки: писатели, музыканты, общественные деятели, попав в "список" имен недозволенных к печати – исчезают; потом – они могут (в случае изменения политической тактики) возродиться, т. е. быть возвращены в информацию. Исторические события исчезают из книг и газет, а потом возвращаются – в искаженном виде. В 1975 г., например, цензура разрешила "в научных работах, воспоминаниях, биографиях" употреблять формулу: "умер в Катыни", "погиб в Катыни", при условии, однако, что дата смерти будет не раньше июля 1941 г. Такого рода информация должна утверждать, что польские офицеры были расстреляны в Катыни гитлеровцами. Цензура, категорически запрещает писать о стихийных бедствиях и катастрофах в стране. После обработки информации цензурой остается изображение идеального государства и страны, которая уверенно идет из социализма в коммунизм. Это изображение и является – должно быть – единственной реальностью.

Цензура в Польше действует на основании тех же принципов, которые определяют деятельность цензуры в СССР, в других странах "зрелого социализма". Подобная модель цензуры действовала в гитлеровской Германии, ибо роль языка, как инструмента обработки человеческого сознания и трансформации реальности, была понята и нацистами с первых дней существования их партии.

Придя к власти нацисты приступают к строительству нового языка. Lingua Tertii Imperii, Языка Третьего Рейха. Немецкий филолог Виктор Клемперер вел на протяжении 12 лет нацистского режима дневник, в котором особое внимание обращал на изменения, происходившие в немецком языке, на процесс превращения немецкого в язык Третьего Рейха. Прежде всего он отметил: "… Все, что в Германии печаталось и говорилось, целиком и полностью нормировалось партийными органами". Основные черты нового языка, который строится: нищенская бедность, т.е. исключение всех "сложных", "двусмысленных" слов; отсутствие различия между словом письменным и разговорным, язык письменный, партийных текстов, входит в разговорный язык; изменяется ценность слов и их частотность, возникает иерархия в словаре, менее важные, ненужные с точки зрения руководителей языковой политики постепенно должны исчезнуть (те, которые в советских словарях отмечаются знаком: "устаревшие".)