Я вот помню одну зиму, холодная была, длинная, а мы же тогда в Англии жили все совсем как нищие – это ещё до радикалов. Мой братишка Альберт, он выискивал кирпичи, обмазывал их птичьим клеем и оставлял у конюшен, чтобы ловить на них воробьёв. А потом он ощипывал их, он и я, мы вместе, я ему тоже помогал. И мы их потрошили, и Альберт разводил в печке огонь, и, когда она нагреется, мы жарили этих крошечных воробышков в маминой латке, на старом жире. И потом мама делала нам большой горшок чая, и у нас был вроде как праздник, воробьёв мы этих ели.
А отец, он ходил по всем лавочникам на Чатуин-роуд и собирал ошмётки мяса. Кости, значит, бараньи кости и всё такое, горох, бобы, лежалую морковь и репу и… ему обещали ещё овсяную муку, и пекарь отдавал ему чёрствый хлеб… У отца был большой железный котёл, он там раньше готовил для лошадей, и вот он вычистил его, и они там варили суп, в большом котле для лошадей. Я помню, как приходили совсем бедные, они приходили два раза в неделю, это той зимой. Им приходилось приносить с собой собственные миски. Вот такие они были все голодные, до радикалов.
А ты, Эдди, ты слышал когда об ирландском голоде в сороковых? Да нет, где тебе. Картошка тогда не уродилась два года подряд, три, и ирландцам, им было совсем худо. Но радикалы, они такого терпеть не стали, они устроили чрезвычайное положение и мобилизовали нацию.
Лорд Байрон произнёс прекрасную речь, она была во всех газетах… Я записался на один из спасательных кораблей, они отходили из Бристоля. С утра до вечера, да и ночью тоже, мы грузили кранами здоровые ящики по лондонским накладным, а поезда приходили и днём и ночью со всей Англии, и все с едой. «Благослови Господь лорда Бэббиджа!» – кричали нам ирландцы и плакали. «Да здравствует Англия и радикальные лорды!» У них долгая память, у ирландцев, они никогда не забывают добра[159]
.Джон Китс на Хаф-Мун-стрит
Слуга провёл меня в кабинет мистера Олифанта. Мистер Олифант сердечно меня приветствовал, особо отметив прошлое моё сотрудничество с доктором Мэллори. Я сказал мистеру Олифанту, что имел удовольствие сопровождать триумфальную лекцию доктора Мэллори о бронтозаврусе весьма совершенной кинотропической программой. В «Докладах Общества парового интеллекта» был напечатан крайне лестный отзыв о моих достижениях, и я предложил мистеру Олифанту упомянутый номер журнала. Мистер Олифант просмотрел статью, однако в своём понимании тонкостей клакёрства он находится на уровне среднего любителя – судя по тому, что единственной его реакцией было вежливое удивление.
Тогда я сообщил мистеру Олифанту, что именно доктор Мэллори направил меня к его порогу. В одной из частных бесед великий учёный счёл уместным рассказать мне о смелом предложении мистера Олифанта – использовать машины полиции для научного изучения скрытых структур, лежащих в основе передвижений и занятий жителей нашей столицы. Моё восхищение этой смелой идеей привело меня к мистеру Олифанту, и я изъявил желание и готовность принять участие в осуществлении его замысла.
Тут он прервал меня весьма взволнованным образом. «Все мы исчислены, – заявил он, – каждый из нас. Исчислены всевидящим оком; и наши минуты исчислены тоже, и каждый волос на головах наших. И кто как не сам Господь промыслил, чтобы вычислительные мощности машины были применены к этой великой общности, к потокам уличного движения, к торговле, к приливам и отливам людских толп – к бесконечно делимой текстуре Его творения».
Я ждал, что за этими необычайными рассуждениями последуют какие-нибудь практические выводы, но мистер Олифант внезапно погрузился в глубокую задумчивость.
Тогда я разъяснил ему, избегая по возможности специальных терминов, почему природа человеческого глаза неизбежно требует от кинотропии как необычайной скорости, так и необычайной сложности. По этой причине, заключил я, мы, кинотрописты, находимся в ряду самых сведущих программистов Британии, и практически все достижения в сжатии данных берут своё начало в кинотропических приложениях.
Тут он снова меня прервал, спросив, действительно ли я произнёс слова «сжатие данных» и знаком ли я с понятием «алгоритмическое сжатие»? Я заверил его, что знаком.
Тогда он встал и, подойдя к стоявшему поблизости бюро, достал нечто вроде деревянного ящика, используемого для транспортировки научных приборов, причём мне сразу же бросились в глаза кусочки белого гипса, прилипшие кое-где к этому ящику. Не мог бы я, спросил мистер Олифант, скопировать находящиеся здесь перфокарты и затем разобраться, что они такое значат? Он особо подчеркнул, что мои исследования должны иметь сугубо конфиденциальный характер.
Он понятия не имел об их потрясающем значении, ни малейшего представления.
Гран-Панмелодиум полька