Машины времени в зеркале войны миров

Да, опять проступила лондонская квартира. Теплый летний лондонский вечер. Ночь уже скорее. Отходняк у меня начался. Захотелось секса. Здесь в лучших традициях постмодернистской литературы, можно было бы замутить совершенно неожиданный гомосексуальный текст, с похмельным раскаянием на утро. Но я же русский писатель, ебта. А русский писатель, это принципиальный гомофоб, он не может позволить себе все это описывать. А даже если он все это и описывает, то там в каждой букве в каждой строчке сквозит такая гомофобия. Поэтому я оставил его лежать на диване кверху жопой, а сам пошел в туалет и десять минут дрочил на Анькин светлый образ.

Употребление Dimetoxy-4-Ethyl-Amphetamine (DOET-Hecate).

И вот я опять в Венеции. Сентябрьский теплый денечек. Хочется спрятаться в тени какого-нибудь дома или зайти под арку или выйти к какому-нибудь из многочисленных каналов и тупо смотреть на воду. Катание на гондолах теперь недоступно, потому что у меня нет денег. Тьфу, бля, нельзя говорить, что нет денег. Язык – это храм твоего бытия. Будешь говорить постоянно «нет денег», и денег, как по мановению волшебной палочки, действительно не будет. Поэтому, правильно говорить надо так: «Я не хочу тратить деньги на глупые и смешные развлечения. Пойду-ка я куплю пиццу «Четыре сыра» за пять евро, а потом сяду на лавочку и сожру ее с удовольствием, ибо я со вчерашнего вечера ничего не ел». Почему не ел? Почему не ел. Не хотел. И вина сегодня пить не буду. Я за трезвый образ жизни. Вот почему, когда я в Венеции у меня всегда нет денег? В прошлый раз, когда я был здесь с А., у меня тоже было всего 100 или 200 евро, или 300. Не важно. Но надо же и на гондоле покататься, и сувениры, и поесть. Мои невеселые мысли прервал телефонный звонок. Кому это я понадобился? Номер был незнакомый. У меня учащенно забилось сердце. Прямо перед входом в пиццерию какие-то два туриста затеяли потасовку непонятно из-за чего. Зазвенел колокол.

– Алё, – скал в трубку я.

– Привет, я в Венеции. Ты как собираешься праздновать день осеннего равноденствия? – я решил сразу перейти к делу, без всяких этих вступлений.

– А, это ты, – я постарался не выдать своего волнения, – какими судьбами?

– Вот, приехал встретиться с тобой. У нас с тобой есть одно незаконченное дельце.

Дельце? – я сразу понял, что он имеет в виду, -Ты называешь это дельцем? Да я в прошлый раз чуть коньки не отбросил и чуть с катушек не съехал. Да пошел ты нахер с таким дельцем!

– Ну ладно, ладно, -давай встретимся где-нибудь? Посидим в кафе, выпьем по чашечке кофе. Поболтаем. Венеция ведь так прекрасна в середине сентября.

– Сейчас, пожалуй, последняя треть, – автоматически поправил его я.

– А ты где здесь остановился? – я решил не жалеть его и поднять градус конфликта.

Я понял, что он хочет поднять градус конфликта. Мне было очень неприятно. Я помнил нашу с ним лондонскую попойку, если так можно выразиться. Я не хотел этого повторять.

– Это не будет повторением, – сказал я, пусть думает, что я читаю его мысли, – это будет совсем другое вещество. Это будет совсем другая музыка. Послушай, всё очень серьезно. В прошлый раз мы открыли с тобой черную дверь. То, что мы там с тобой увидели нам не очень понравилось. Нам пришлось вступить с тобой в битву, которая была нам с тобой навязана. Мы выиграли ее и сейчас вплотную подошли к белой двери. Нам необходимо открыть ее. Иначе мы не сможем двигаться дальше.

Какой ужасный мир, – подумав немного, ответил я, -все мрут, как мухи, трахаются, снимают об этом кино, философствуют о том, о чем понятия не имеют. Путают Филиокве и Эпохе. Как вообще можно перепутать такие разные понятия? Блядь.

– Ну не заводись, – я решил его успокоить, – не заводись, пойдем выпьем кофе.

Я вот сейчас запутался, какой из этих я сейчас последнюю фразу сказал, тот, который в Венеции квартиру снимает или тот, который заставляет другого наркотики принимать, зная, что это очень плохо и преследуется по закону во многих странах мира?

Страх нах, Мира!

И надо снова все перемотать, потому что, во-первых, автор плохо знает Венецию и не смог бы аутентично вывести читателя к искомой квартире. Во-вторых, автор ничего не знает о том веществе, которое собрались употреблять наши славные герои. Хотя автор мог запросто воспользоваться любым поисковиком и выяснить, что это такое. Но автору лень, автор слушает песню группы Coil – Dimetoxy-4-Ethyl-Amphetamine (DOET-Hecate), его и без употребления прет, он не может уже справляться со своими эмоциями. Психоделический эффект уже присутствует. Он еще не понимает, почему дверь белая. Ведь если исходить из того, что они находятся в Венеции, дверь должна быть желтого или золотого (что вернее) цвета. Ведь Венеция ассоциируется больше с золотым цветом, чем с белым. Но если вы посмотрите на черно-белые фотографии Венеции, то конечно же вы поймете, что Венеция – белая, а вовсе не золотая. Так что прав был говоривший о двери. Бесконечно прав.