— Да, на жирафа она сдалась свобода та. Макс будет рядом. Ты со мной. Это ли не счастье. Свобода нужна тем, кто за решёткой мается, шоколадка моя. Во всём остальном это глупость и враньё. Ведь вот когда нас носит на своих крыльях любовь, мы счастливы. Да, счастливы и именно оттого, что влезаем в кабалу, теряя независимость и свободу. Стараясь отдать любимому, как можно больше и даже своё я, не требуя за это ничего взамен. Не спорю, есть женщины, которые считают, что свою свободу отдавать нельзя. Своё я, терять ошибка. Наверное, это тоже в каких-то случаях оправдано и правильно. Но только это уже не любовь. Кто-то сказал, не помню, что свобода спасёт любовь. Чушь. Свобода может спасти только секс, а это не одно и тоже.
— Чего это тебя красотка, на такую убойную тему потянуло? — поставил перед ней кофе Таран. — Может коньячку туда плеснуть. Ты не за рулём?
— Замуж желаю. А Максим не предлагает. Сколько ещё прятаться. Я такого карапуза, как у Машки хочу. Чтоб Макс ворчал, расхаживая в домашнем костюме и тапочках по квартире. Он молчит и молчит, а ты тут ещё… — Расплакалась она.
Кирилл тупо смотрел на неё. Вот уж он не ожидал какой нарыв проткнул.
— О, о, — только и смог протянуть Таран, шлёпнувшись на стул. — "всё смешалось в доме Оболонских…"
Маша внимательно посмотрела на подругу, а потом перевела взгляд на Тарана и мягко попросила:
— Кирюша, идите-ка с Пашкой поколдуйте над ёлкой, а то мы к рождеству её только осилим и то, если крупно повезёт. Так и будет лежать сосновый ворох на полу.
Так выпроводила решительно Маша оторопевшего Кирилла из кухни в гостиную.
— Что за лебединое озеро ты себе намалевала, — зашипела она, на Юльку дождавшись ухода Тарана. — Сама как гусыня, напыжилась, ему и не подступиться к тебе, а теперь ещё ждёт у моря погоды. Скажи ему об этом или останься и всё. А вообще-то, надо учиться понимать и уважать друг друга.
— Стандартные слова, а остаться… не могу-у, — плакала подруга. — Самой вешаться к нему на шею, ломать ему жизнь не по мне. И без него не могу.
Маша трахнула ладонью по столу.
— Бим, бом, загорелся Кошкин дом. Иногда мне кажется наш трагизм в том, что разучились любить. Понимать эту самую любовь. Принимать её и отдавать самому. Мне, кажется, он боится поссорить тебя с твоими родителями и сделать несчастной. Ты привыкла к роскоши, а он не может дать тебе этого. Ему, наверное, еле хватает получки оплачивать счета твоих обедов, ресторанов, клубов и всевозможных поездок.
Юля со всем жаром, пылом оправдывалась.
— Он ничего не говорил и потом мне ничего этого не надо. Я готова стоять у плиты, мыть полы в его квартире, стирать лишь бы он был рядом, — ревела она, размазывая дорогую косметику по несчастному лицу.
— Господи, на кого ты похожа, иди, умойся, — всплеснула руками Маша, выталкивая её в ванную комнату. — Нечего ныть скажи ему об этом.
— О чём? — хныкала подруга плескаясь под краном.
А Маша приткнувшись к косяку ей выговаривала:
— О квартире, что век о его отдельных метрах мечтала, что любишь печь пироги, а без стирки его носков жизни себе дальнейшей не представляешь. И перестань таскать его по дорогим развлекательным точкам.
А та промокая полотенцем лицо ныла:
— Маш, почему у тебя всё так просто. Прилип к сапогу, влюбилась в ту рожу. Позвал, всё бросила, помчала с ним на край света. Забеременела, родила. Припёрся, приняла.
— Я живу жизнью обыкновенной бабы, а ты фигнюльки.
— Чего, чего? — не поняла подруга.
Маша рассердилась:
— Тебе не всё равно, главное чтоб поняла. Хочешь счастья будь счастлива. Влюбилась я для себя. Мне он понравился. Поехала с ним — захотелось. Родила — его кровинка при мне. Живёт с нами, со мной и сынишкой, и, слава Богу. Уйдёт, что ж тут поделаешь. Не привяжу же я его за ногу, и какая в том корысть. Для себя и своим возможностям живу. А ты…
— А я? — переспросила обиженная Юля.
— Ты живёшь по принципу всё выше и выше, как в той старой песни, помнишь? Чудно, только взмаха крыльев не хватает. Хочешь не потерять его, притормози. Либо счастье, либо полёт. Выбери себе, что для тебя важнее. Врут те, кто говорит, что это вкупе возможно. В полёте счастья миг, а потом одна усталость, работа заберёт все силы. А, усталому не до счастья. Это те же велосипедисты, что крутят высунув язык педали, страдая, по шоссе. Думаешь, они замечают красоту мест, мимо каких несут их колёса.
— Но ведь есть исключение.
— Непременно! Счастье и полёт возможен только при одном. Если их несёт на крыльях кто-то третий.
— Отец? — догадалась Юля.
Маша согласилась:
— Можно и так сказать в твоём случае. Но если этого не случиться, будь счастлива по его средствам. Это не так уж мало, поверь.
Кирилл, послушав всё это, посмеявшись вдоволь, оценив растираемые сопли и реки слёз, залившие на кухне скатерть, позвонил Максу. Тот нашёлся сразу:- "Алло!"