Маска и душа

Я приобрел в собственность Пушкинскую скалу, заказал архитектору проэкт замка, купил гобелены для убранства стен.

Мечту мою я оставил в России разбитой… Недавно я с грустью наткнулся на один ея обломок. В одной лондонской газете была напечатана фотография какого то замка, а под ней была подпись: подарок Советскаго правительства Ф.И.Шаляпину. Присмотрелся: проэкт замка, выработанный архитектором по моему заказу. Вероятно, он где нибудь его выставил и вот — «подарок Советскаго правительства»!..

Иногда люди говорить мне: еще найдется какой нибудь благородный любитель искусства, который создаст вам ваш театр. Я их в шутку спрашиваю:

— А где он возьмет Пушкинскую скалу?

Но это, конечно, не шутка. Моя мечта неразрывно связана с Россией, с русской талантливой и чуткой молодежью. В каком нибудь Охайо или на Рейне этот замок искусства меня не так прельщает. Что же касается «благородных любителей искусства» — не могу надивиться одному парадоксальному явлению. Я знаю людей, которые тратят на оперу сотни тысяч долларов в год — значить, они должны искренне и глубоко любить театр. А искусство их — ersatz самый убогий. Сезон за сезоном, год за годом, в прошлый, как и в последующий, — все в их театрах трафаретно и безжизненно. И так будет через пятьдесят лет. Травиата и Травиата. Фальшивые актеры, фальшивыя реномэ, фальшивыя декорации, фальшивыя ноты — дешевка бездарнаго пошиба. А между тем, эти же люди тратят огромныя деньги на то, чтобы приобрести подлиннаго Рембрандта, и с брезгливой миной отворачиваются от того, что не подлинно и не первоклассно. До сих пор не могу решить задачи — почему в картинной галлерее должен быть подлинник и непременно шедевр, а в дорого же стоющем театре — подделка и третий сорт? Неужели потому, что живопись, в отличие от театра, представляеть собою не только искусство, но и незыблемую валютную ценность?..

И вспоминается мне Мамонтов. Он тоже тратил деньги на театр и умер в бедности, а какое благородство линии, какой просвещенный, благородный фанатизм в искусстве! А ведь он жил в «варварской» стране и сам был татарскаго рода.

Мне не хочется закончить мою книгу итогов нотой грусти и огорченности. Мамонтов напомнил мне о светлом и творческом в жизни. Я не создал своего театра. Придут другие — создадут.

Искусство может переживать времена упадка, но оно вчно, как сама жизнь.

Конец.

8 марта 1932 г. Париж.