Маскарад для эмигранта

Утром Макаров подъехал на бьюике к гостинице, забрал полковника и отвез его в штаб. Тот вышел из штаба примерно через час, и они отправились к санчасти на улице Екатеринославской. Полковник везде выходил из автомобиля с желтым портфелем, вышел он с ним и сейчас, но, подойдя к больничной двери, подозвал к себе Владимира и вручил ему портфель; похоже было, что он ему мешал. Поручик сел в автомобиль и медленно поехал вверх по улице. Он часто останавливался, заходил в магазины, но он ни единого раза не оставил в машине портфель. Так поступил он и когда вошел в трактир «Адмиралъ Корниловъ». Перекусив на скорую руку, водитель сел в машину, приготовившись уехать, но тут выбежал мальчик и попросил его вернуться. Он отправился в трактир, оставив портфель на переднем сидении, а когда вышел через минуту его там уже не оказалось. Поручик бегом бросился по улице, догнал первого же солдата, бредущего по тротуару с мешком за плечами. Угрожая револьвером, заставил открыть мешок, затем бросился ко второму, третьему прохожему; чередуя угрозы со слезными мольбами вернуть ему его желтый с двумя замками портфель. Все отнекивались, никто не видел никакого портфеля. Нашлись очевидцы, которые припомнили крутившегося возле автомобиля мальчишку: куда он исчез, и было ли у него в руках, что-либо похожее на портфель точно сказать не мог никто, но мешок у него кажется, был. Поручик подключил к поискам проходящий патруль, но все это не дало, понятно, никаких результатов. На самой Екатеринославской площади и на прилегающей к ней улице полно народа, а беспризорных подростков среди них просто не счесть.

У полковника вечером подвели итоги. За всем происходящим с чердака дома, что напротив трактира наблюдал Петренко.

– Когда ты от санчасти двинулся, за тобой два оборванца побежали, а солдат шагал по противоположной стороне, затем они у машины крутились пока ты обедал. Как только тебя в трактир вернули, появился штатский в пальто с поднятым воротником и в шляпе на самые уши напяленной; он дверь с улицы рукой придерживал, очевидно, на тот случай, если ты раньше времени появишься. Солдат дверь в машину открыл, но оттуда достал не портфель, как я ожидал, а мешок, мальчишкам его сунул, те прыснули в ближайший переулок, солдат сразу за ними. Штатский вошел в трактир, а вышел, очевидно, через кухню. Думаю, что это был наш грузин. У солдата щека платком перехвачена, как при больных зубах, так что лица я его не видел. Все проделано быстро, полминуты не прошло.

– А в трактир ты почему вернулся, – спросил полковник.

– Я когда пообедал, дал деньги махновские. Официант кричать начал, хозяина звать, жуликом меня обозвал, а я его успокаиваю, сейчас, мол, принесу, ошибка вышла, настоящие деньги в машине. Я пошел за деньгами, они следом мальчика послали, чтоб я не сбежал, но я сам пошел рассчитываться. Думаю, что вышло правдоподобно, должны поверить.

– Ну, дай-то Бог. На этом все, крымские дела закончены, завтра мы отплываем; жду вас утром у себя.

ПРОЩАЙ РОДИНА!

Последняя ночь для поручика Макарова оказалась невыносимой; ему труднее было в Севастополе, чем в Кунане, когда он прощался с семьей. Там они были еще вместе, и впереди еще было какое-то неопределенное количество времени и пространства, где, как ему казалось, могло таиться нечто способное еще хоть что-нибудь изменить: отсрочить или даже отменить отъезд. Но наступил миг, когда все вокруг сжалось до беспредельно малой величины, которая выражена тремя словами: «завтра мы отплываем». Он смотрит на стрелки часов – уже сегодня. Через несколько часов он сделает шаг, который отделит его от всего, что для него дорого, без чего дальнейшая жизнь теряет смысл. Он ступит на палубу корабля, и между ним и его прежним существованием произойдет нечто, после чего… Он не мог понять, что будет после, в его мозгу просто не было определения тому, что случится. В душе пустота, безысходность, переходящая в отчаяние. Зачем все это? Для чего и во имя чего?

Он стоял у самой кромки воды, пытался рассмотреть за уже отчетливо проступившим горизонтом свою милую сердцу Евпаторию, а за ней место, где осталось все, что составляло его прежнюю жизнь. К нему подошел Петренко: пора, друг, идем собираться.

В город уже входили колонны армии генерала Кутепова и корниловской ударной дивизии, другие подразделения Русской армии. Катера и шлюпки беспрерывно сновали между пристанью и крейсерами, броненосцами и эсминцами, транспортами, пароходами, и прочим огромным числом всяких судов, доставляя к ним военных и гражданских лиц. Бесконечные вереницы людей поднимались по трапам на пароходы, стоящие у стенок севастопольских причалов. По улицам города проходят патрули юнкеров; город они покинут последними. Вокруг пристани огромные толпы. К полудню патрули и заградительные части подошли к Графской пристани. Генерал Врангель, осунувшийся и бледный в черной черкеске, поблагодарил всех за службу. Несколько мгновений постоял с непокрытой головой, после перекрестился и отвесил низкий поклон родной земле.