Там, где когда-то из окон слышался детский смех, ныне зияли пустые переплеты. Соломенные крыши просели до земли, а двери хлопали на ветру, словно погремушки прокаженного. Лишь церкви с прежней гордостью вздымали свои шпили, но и в них царила мерзость запустения. Никто не касался крестов на рыночных площадях в подтверждение сделки. Дети и старики словно неприкаянные бродили по пустым деревням в ожидании возвращения родных, однако никто не возвращался. Между изукрашенных черными крестами домов на веревке болтался труп бедняги, которому довелось выжить, но не хватило сил жить одному.
Толпы брели по дорогам в города — кто в одиночку, кто компаниями — в поисках пропитания и крова. Некоторые обезумели от скорби и горестей, другие так ожесточились, что могли перерезать горло соседу за горсть сухих бобов. Некому было тащить их в суд, да и судей с палачами не осталось. Иногда мне в голову приходила странная мысль: пережил ли сам Господь эту напасть или двери и окна в раю стоят заколоченные, а тела херувимов догнивают на позолоченных мостовых?
Рядом с каждым городом и деревней чернели могильные ямы, возле которых дымились костры из прошлогодних листьев и всякого хлама. В одном месте толпа молча наблюдала, как люди в масках швыряют мертвые тела в общую могилу. Внезапно из ямы раздался детский крик, и женщина кинулась вперед, но ее оттащили соседи.
— Это газ выходит из тел, — монотонно, словно про сбор урожая, бубнил мужской голос в толпе. — Кажется, будто движется рука или поднимается грудь, но это гниение. Нечего смотреть на трупы. Раскачивай да бросай.
Одна из женщин повернулась, собираясь уходить, и тут ее внимание привлекло мое лицо.
— А я тебя помню.
Еще бы, мой шрам не скоро забудешь. Мне ее лицо тоже показалось смутно знакомым.
— Помнишь свадьбу калек? Твои приятели-музыканты на ней играли. Такие красавцы, особенно тот, что помоложе.
— А на тебе был желтый киртл.
— Надо же, не забыл! — заулыбалась она.
— Кажется, из-за тебя еще завязалась драка.
Женщина поморщилась.
— А твои приятели с тобой? — спросила она с надеждой.
Слезы сами полились у меня из глаза, но слова не шли с губ.
Женщина поникла и отвела взгляд. Сегодня никто не расспрашивал вас, что сталось с вашими близкими. Что ж, спасибо и на том.
— Свадьба спасла деревню?
Женщина пожала плечами.
— Да разве тут убережешься! Правда, я скоро ушла оттуда. Эдвард оказался ревнивцем почище отца, тот тоже любил руки распускать. Вот я и сбежала к другому, да только и с ним недолго прожила. Но я не жалею, в конце концов я неплохо пристроилась — вокруг полно мужиков, готовых раскошелиться, если сумеешь их приласкать. Особенно сейчас, когда каждый раз может оказаться последним.
Она мотнула головой в сторону ямы.
— Сам понимаешь, если нечего терять, живется легче.
Лицо женщины затуманилось печалью.
— А вот музыкантов мне жалко. Тот молоденький был писаный красавец.
Мне захотелось отблагодарить ее за память.
— Возьми это, продашь кому-нибудь, купишь себе еды. Ценная вещица, дорого стоит. Мощи святого Бенедикта.
Мне не хотелось обманывать женщину, говоря, что мощи уберегут ее от чумы, да никто в такое и не поверил бы. Она отвела мою руку.
— Почему ты отдаешь их мне?
— В наказание за преступление, которое я совершил.
— Я не смогу помолиться за тебя. Давно забыла все молитвы.
— Вот потому и бери. Не хочу обменивать их на молитвы. Что проку в молитвах? Это подарок за то, что ты не забыла.
— Спасибо, господин.
Она была последней, кто назвал меня «господином».
Меня гнала вперед уверенность в том, что, как ни спеши, вовремя все равно не поспеть. Но окна в замке оказались не заколочены, а черные кресты не пятнали дверей. Мне было страшно войти в ворота. Не знаю, что было страшнее: увидеть в глазах моих детей ненависть, как у Родриго, или равнодушие. Шли часы, люди проходили мимо, принимая меня за побирушку, пока кто-то легонько не потянул мой рукав.
Знакомые глаза на незнакомом лице.
— Это вы! Я весь день не свожу с вас глаз! Матушка всегда говорила, что когда-нибудь вы вернетесь.
— Ты меня знаешь?
— Слыхала про ваш шрам. Вряд ли вы меня вспомните. Сесиль, дочь молочницы Мэрион. Она часто рассказывала мне о том дне, когда вас ранили, а то, как вы уходили из дома, я и сама помню.
— Мэрион... да, вспоминаю. Она жива?
Лицо Сесиль стало печальным.
— Умерла год назад. Давненько вас не было.
— А мои сыновья?
— Хозяином замка теперь Николас.
— Младший. Значит, Филипп и Оливер умерли.
Сесиль поджала губы.
— Николас обрадуется. Я часто слышала, как он рассказывал о вас своим детям. За годы ваша история успела обрасти невероятными подробностями! А теперь вы все поведаете им сами!
— У меня есть внуки?
Сесиль просияла.
— И даже правнуки!
Несколько шагов до замковых ворот оказались самыми трудными в моей жизни. Встреча с родными страшила больше, чем свидание с духами. Мне было не привыкать путешествовать рядом с призраками. Бояться следует не мертвых, все зло на этом свете от живых.