Маскавская Мекка

- Каво?! Чево?! Который?..

- Пшел вон!..

- Мамелюк он! Бля буду, мамелюк! Зря отпустили его, зря!..

- Замолчь, гнида!

- Это что ж теперь - мамелюков пускать?! Ищи теперь!

- На Фаридку?! - выл пацан, сбитый с ног Найденовым. Он все еще сидел на полу, размазывая по щекам злые слезы. На него по-прежнему не обращали внимания. - На алиевских?!

- Отзынь! Мужик это ее, мужик! Муж, понимаешь? - перекрывал все низкий голос Бабца. - В моем доме живут! Вот ты, мля, у меня довыступаешься!.. А ну, в сторону!..

Найденов ничего не слышал.

Наконец она отстранилась, и он смог взглянуть на нее толком.

- Господи, что с тобой?!

Серое, осунувшееся лицо с воспаленными плачущими глазами, - она не всхлипывала, но слезы текли безостановочно, оставляя на щеках две мокрые дорожки.

У него перехватило дыхание.

Когда-то вспышка света, молния, сладкий удар отчаяния. Гасло, таяло: привыкал к сиянию, к муке радости, к боли и тревоге... к счастью. Знакомое, привычное... свое, собственное... родное, вечное...

Это было родное, любимое лицо - но измученное, старое.

Вокруг визгливо гудела пьяная толпа, лестница была полна народу теперь бежали вверх...

- Пойдем, - сказала Настя. - Пойдем отсюда. Скорее. Скорее же. На.

Оглянувшись, она достала из сумочки скорчер и сунула Найденову.

x x x

Дождь хлестал по лужам, дробился на мостовой; вода хрипло гудела в дрожащих водостоках.

Когда добрались до Малахитовых ворот, небо над Маскавом начинало светлеть - казалось, кто-то разбавляет черноту низких облаков жидкими скользкими белилами.

Плащ Найденов оставил в кресле у входа в Письменный зал. Куда делась ее куртка, Настя сказать не могла. Накрывшись мокрым пиджаком, они брели по тротуару. Асфальт мерцал розовыми отливами - над Маскавом со всех сторон стояли красные зарева.

Может быть, ему удалось бы ее уговорить. Однако при расставании Габуния произнес короткую страстную речь: она была колоритна, страшна, убедительна в деталях, и в целом сводилась к призыву сматываться как можно скорее: пока, генацвале, не порубили в лапшу. Найденов наблюдал за ним: цветозона посветлела, зона турбулентности расширилась. Похоже, Габуния верил в то, что говорил. Прощаясь, Найденов обнял его, а отстранившись, протянул скорчер. Габуния выругался, поспешно сунул оружие за пояс и благодарно оскалился; хотел, казалось, что-то еще сказать, но только махнул рукой и побрел к дверям Письменного зала - там с новой силой грохотало и гукало...

Короче говоря, Настя и слушать ничего не хотела - тянула его, как ребенок, а если он хоть немного упирался, снова начинала плакать.

В конце улицы им. 1905 года их нагнал свет фар. Журча колесами по лужам, старенькая "букаха" издалека начала притормаживать. "На Савеловский!" - крикнула Настя. "Сто пятьдесят", - враждебно буркнул водитель, играя педалью акселератора. "Садись!" - велела она. "Озверели, - повторял водитель, разгоняя двигатель на каждой следующей передаче до надрывного воя. - Озверели!.." - "К банкомату". Найденов с изумлением наблюдал, как Настя сунула в приемный пул карточку, набрала код и выгребла из лотка толстую пачку денег. "Пожалуйста", - сказала она, протягивая водителю две купюры.

Заспанная кассирша, позевывая, неторопливо выписала билеты. "Скорее! повторяла Настя. - Через пять минут отправление!.." Дождь усилился. Они метались от перрона к перрону в поисках девятнадцатого пути. В конце концов Найденов сообразил, где он может находиться. Точно: девятнадцатый путь был расположен далеко на отшибе - дальше уже высилась бетонная ограда, за которой в рассветном сумраке громоздились корпуса каких-то заводов, а за ними - небоскребы Марьиной рощи. "Четвертый вагон! - задыхаясь, повторяла Настя на бегу. - Четвертый!" Грязных облупленных вагонов и было всего четыре. Вместо выбитых стекол в большинстве окон торчали мокрые скатки матрасов. Четвертый стоял в густом сумраке - молчалив и темен. Настя принялась отчаянно стучать кулачком в железную дверь. Невдалеке, у подножки третьего, женщина заполошно обнимала высокого мужчину, беспрестанно вскрикивая: "Слава богу! слава богу!.." Тот что-то урезонивающе гудел в ответ. Человек семь разноростных детей, одетых почему-то, как один, в пальто и зимние шапки, помогали друг другу перетаскивать к подножке вагона нагромождение сумок и баулов. Самый маленький деловито носил за ними свой горшок, картаво покрикивал: "На паговозике поедем!.. На паговозике!.." Тревожный свет ручного фонаря то и дело прыгал из тамбура на гравий междупутья.

Найденов отстранил Настю и сам забарабанил подобранной здесь же деревяшкой.

Через минуту что-то залязгало; дверь заскрипела и отворилась.

- Чего? - заспанным голосом спросил человек в наброшенном на плечи черном кителе. На белой майке темнела дырка.

- Вы почему не открываете? - крикнул Найденов. - Сейчас отправление!

Позевывая, проводник почесал грудь, по-собачьи встряхнулся и спросил:

- Вам того, что ли?.. Ехать, что ли?..

- Ехать, - подтвердил Найденов. - Вот билеты.

Проводник с грохотом откинул полик.

- Дело житейское, - заметил он. - А сколь время-то?

- Без четверти шесть.