Маскавская Мекка

- А-а-а, - парень потряс головой. - Вишь ты, рано как... Ладно. Так чего мокнуть-то, залезайте... дело хорошее.

Поезд стоял. Было слышно, как барабанит дождь по крыше вагона.

- Ну вот, - мрачно сказал Найденов. Он постукивал пальцами по столику. - Несет нас куда-то! Можно же было как-то...

- Молчи! Ну пожалуйста, молчи! - шепотом оборвала его Настя.

Глаза ее снова наливались слезами.

Ему было так жалко ее, что собственная боль казалась пустячной.

Но через минуту клокочущее в груди чувство все же сорвало: вскочил, с лязганьем откатил дверь купе, вышел в коридор.

Проводник возился возле титана.

- Когда в Краснореченске будем? - спросил Найденов, играя желваками.

- В Краснореченске-то? - отозвался тот. Распрямился, отряхивая руки. Вдобавок вытер ладони о китель. - Да кто ж его знает... А вам в Краснореченск?

- Нам-то? - так же тупо переспросил Найденов. Голос проводника почему-то необычайно его успокаивал. - Пока-то в Краснореченск...

- Дело хорошее, - заметил проводник. - Места у них приглядные. Я говорю - в Краснореченске-то. С нашими, правда, не сравнить.

- А вы откуда?

- Мы-то? Мы-то с Голопольска... слышали? Рядышком. Тутатко - ну, если примерно сказать, - Краснореченск, значит... а тамотко вот, - он неопределенно махнул рукой, - тамотко, значит, Голопольск. Дело житейское шестьдесят километров, короче. Но у нас-то места позначительней...

- Не слышал, - признался Найденов.

- А-а-а... Бывает, что ж... Я вон тоже, бывает, в Маскав приеду - где? что?.. хрен поймешь...

И он рассмеялся, недоуменно качая головой.

- Так когда же?

- Чего?

- Да в Краснореченске-то?

- В Краснореченске? - Проводник задумчиво посмотрел в окно. - Это как дело пойдет. Посмо-о-о-трим... Вот тронемся, тогда уж. - И добавил, хлопнув себя по коленкам: - Ладно, сейчас чаю закипячу. Будете чай-то? А что? Дело хорошее. Вкусный чай, из душицы...

- Почему из душицы?

- А как же? - не понял тот. - Не из смороды же! Из смороды - это боле зимой, по морозцу...

- А-а-а, - протянул Найденов. Потом кивнул: - Будем.

- Вот, - удовлетворенно сказал проводник. - Конечно. Чего там.

Неожиданно громыхнуло. Лязгнуло. Вагон качнулся.

Найденов припал к стеклу.

Тронулись... потянулись... Медленно... быстрее...

Настя вышла из купе и встала рядом, прижавшись плечом.

- Ну, с богом, - сказал Найденов. - Дело-то хорошее. А?

Она не ответила.

Эпилог

Трудно изъяснить несведущему человеку всю непролазную скуку осени. Сидишь, смотришь в окно, видишь отлакированный дождем серо-зеленый забор, пожелтелый палисадник, где соседская коза злобно блеет и дергает веревку, норовя дотянуться до куста мокрого крыжовника; следишь, как пузырится лужа у поломанных ворот автобазы, невольно оживишься, когда пробежит под окном, поджав хвост, прилизанная дождем бездомная собака... И подумаешь вдруг в приступе беспричинной тоски: Боже! да сколько же всего разбросано по России! Сколько луж и собак, дождя и заборов! Сколько коз, автобаз, шоферов и крыжовника! И какое вязкое, низкое надо всем осеннее небо!..

Должно быть, Ты, Господи, бросил рассеянной рукой горсть пшена из хрустального поднебесья, и, как всякий сеятель, забыл до времени о посеве. А где упало зерно, там и вырос домишко; а где вырос домишко, так и завелся в нем человек - точь-в-точь как червяк в яблоке. А иначе, Господи, как себе это можно вообразить?..

Время быстро каплет - будто сеет дождик с неба. Кажется, год прошел - а пролетело три. Когда-нибудь опомнишься - вроде, три года пролетело... а на самом деле - жизнь.

Да, прошло, прокатилось время.

Стоит на площади возле пустого облупленного постамента приземистый мавзолей, и теперь уже кажется - всегда стоял. О назначении этого сооружения, расхлебянившего некрашеные двери и более всего похожего на разоренную трансформаторную будку, мало кто помнит, и мало кому интересно, что в нем покоится безрукая расколотая скульптура. Сложенная чьими-то заботливыми руками черепок к черепку, она лежит на спине, выкатив грудь, уставив в низкий потолок вечно раскрытые глаза и чего-то, должно быть, терпеливо дожидаясь. Камень, принявший форму человеческого тела, неизбежно меняет свои свойства и начинает жить тихой осмысленной жизнью. Кто знает, может быть, глаза скульптур только кажутся мертвыми оттого, что затянуты толстой гипсовой скорлупой? Что мешает ей обвалиться однажды и обнажить влажный зрак, с враждебным любопытством вращающийся в своей орбите?..

Здесь быстро копится мусор - если обыватель шагает мимо и некуда ему деть прочитанную газету или пустую бутылку, он непременно сделает два лишних шага и швырнет ненужный предмет в зияющую черноту дверного проема. Внутрь редко кто заходит: только самые горькие пьяницы - сначала на предмет распития, а затем по малой нужде, - да несмышленые дети, в безжалостных своих военных играх числящие мавзолей дотом или блиндажом...