Масоны

- Именно для этого! - подхватила с улыбкой Муза Николаевна.

- Ну, и наслаждайся, сколько тебе угодно! - проговорил явно с насмешкою Лябьев, но в то же время почти с нежностью поцеловал у жены руку и уехал.

Занавес наконец поднялся. Перед глазами зрителя игорный дом. Во втором явлении из толпы игроков выбегает в блестящем костюме маркиза обыгранный дотла Жорж де-Жермани. Бешенству его пределов нет. Он кидает на пол держимый им в руках обломок стула. В публике, узнавшей своего любимца, раздалось рукоплескание; трагик, не слыша ничего этого и проговорив несколько с старавшимся его успокоить Варнером, вместе с ним уходит со сцены, потрясая своими поднятыми вверх руками; но в воздухе театральной залы как бы еще продолжал слышаться его мелодический и проникающий каждому в душу голос. Затем Жорж де-Жермани, после перемены декорации, в доме отца своего перед венчаньем с Амалией. Он не глядит ни на публику, ни на действующих лиц. Ему стыдно взглянуть кому-либо в лицо; он чувствует, сколь недостоин быть мужем невинной, простодушной девушки. Муза Николаевна вся устремилась на сцену; из ее с воспаленными веками глаз текли слезы; но Сусанна Николаевна сидела спокойная и бледная и даже как бы не видела, что происходит на сцене. С закрытием занавеса Муза Николаевна отвлеклась несколько от сцены и, взглянув на сестру, если не испугалась, то, по крайней мере, очень удивилась.

- Отчего ты, Сусанна, такая, точно деревянная сегодня?

- Я? - спросила словно бы проснувшаяся от сна Сусанна Николаевна.

- Да, тебя, я вижу, обеспокоила болезнь Углакова?

- Меня... обеспокоила болезнь Углакова?.. Почему ты это знаешь? - снова переспросила Сусанна Николаевна.

- Да потому, почему и ты всегда знаешь и угадываешь, что я чувствую и думаю.

- Нет, ты не знаешь, что я думаю, - произнесла протяжно Сусанна Николаевна.

- Нет, я знаю! - возразила настойчиво Муза Николаевна. - У тебя, я уверена, произошло что-нибудь с Углаковым... Муж недаром сказал, чтобы ты съездила со мной к Углаковым.

Сусанна Николаевна лгать сестре или таить что-нибудь от нее не могла.

- Если ты хочешь, то произошло, - начала она тихо, - но посуди ты мое положение: Углаков, я не спорю, очень милый, добрый, умный мальчик, и с ним всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый день и именно по утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять... говорит мне, разумеется, разные разности, и хоть я в этом случае, как добрая маменька, держу его всегда в границах, однако думаю, что все-таки это может не понравиться Егору Егорычу, которому я, конечно, говорю, что у нас был Углаков; и раз я увидела, что Егор Егорыч уж и поморщился... Согласись, что мне оставалось после того делать?.. Я действительно дня два тому назад сказала Углакову, что меня стесняют его посещения по утрам, и что вечером, когда Егор Егорыч дома, напротив, мы всегда рады его видеть... Ты вообразить себе не можешь, что произошло тут с Углаковым!.. Он вдруг заплакал и, проговорив: "Ну, я теперь погиб совсем!", сейчас же уехал... Что это такое?.. Я не понимаю даже...

- Очень понятно, - произнесла с несколько лукавой улыбкой Муза Николаевна, - влюбился в тебя до безумия.

Сусанна Николаевна придала недовольное выражение своему лицу.

- Но как же влюбиться до безумия? - возразила она. - Для этого надобно иметь какой-нибудь повод и чтобы хоть сколько-нибудь на это человека поощряли.

- Ты ошибаешься! Без поощрений гораздо сильнее влюбляются! полувоскликнула Муза Николаевна, и так как в это время занавес поднялся, то она снова обратилась на сцену, где в продолжение всего второго акта ходил и говорил своим трепетным голосом небольшого роста и с чрезвычайна подвижным лицом курчавый Жорж де-Жермани, и от впечатления его с несколько приподнятыми плечами фигуры никто не мог избавиться.

Стала прислушиваться к трагику и Сусанна Николаевна, а Екатерина Петровна Тулузова держала, не отнимая от глаз, уставленный на него лорнет и почему-то вдруг вспомнила первого своего мужа, беспутно-поэтического Валерьяна, и вместе с тем почувствовала почти омерзение к настоящему супругу, сидевшему с надутой и важной физиономией. В конце этого действия Жорж де-Жермани, обманутый злодеем Варнером, застрелил ни в чем не повинного Родольфа д'Эрикура. В публике снова поднялись неистовые аплодисменты, под шум которых Екатерина Петровна, ни слова не сказав мужу, вышла в коридор и вошла в ложу Лябьевой.

- Надеюсь, mesdames, что вы позволите мне напомнить вам о себе? А с вами мы даже родственницы! - проговорила она заискивающим тоном и при последних словах обращаясь к Сусанне Николаевне.

Обе сестры, конечно, на ее любезность ответили такою же любезностью.

- Какая чудная пьеса и какой живой человек этот Жорж де-Жермани! продолжала Екатерина Петровна.

- Совершенно живой! - подтвердила Муза Николаевна.

- Мне больше пьесы нравится Мочалов!.. Я теперь буду ездить на каждое его представление, - заметила Сусанна Николаевна.