Масоны

- Сделайте милость! - разрешил ему пристав.

Савелий Власьев поспешил пододвинуть поручику стул, на который тот и опустился.

- Я раненый... и ниоткуда никакого вспомоществования не имею... бормотал, пожимая плечами, поручик.

- Но подтверждаете ли вы, что знали отца господина Тулузова? - повторил ему пристав.

- Утверждаю! - воскликнул громко, как бы воспрянув на мгновение, поручик.

- Тогда подпишитесь вот к этой бумаге! - сказал ему ласковым голосом пристав.

Поручик встал на ноги и долго-долго смотрел на бумагу, но вряд ли что-нибудь прочел в ней, и затем кривым почерком подмахнул: такой-то.

- Могу я теперь уйти? - спросил он.

- Можете, - разрешил ему частный.

Поручик пошел шатающейся походкой, бормоча:

- За неволю пьешь, когда никакого нет состояния, а я раненый, - служить не могу...

Тулузов за приведение такого пьяного свидетеля бросил сердитый взгляд на Савелия Власьева и обратился потом к частному приставу, показывая глазами на ушедшего поручика:

- А ведь часто бывал в доме моего покойного отца... Я его очень хорошо помню, был весьма приличный молодой человек.

- Что делать? Жизнь! - отвечал на это философским тоном частный и стал спрашивать старичка-чиновника:

- Знали вы родителя господина Тулузова?

- Знал! - отвечал плаксивым тоном старичок.

- А самого господина Тулузова, который сидит вот здесь, вы видали в доме его отца?

- Видал, батюшка!.. Вот уж я одной ногой в могиле стою, а не потаю: видал!

Тулузов при этом поспешно сказал приставу:

- Это показание вы запишите в подлинных выражениях господина Пупкина!

- Без сомнения! - подхватил тот и, повернувшись затем к старичку-чиновнику, проговорил: - Подпишитесь!

Старичок не стал даже и читать отобранного от него показания, но зато очень четким старческим почерком начертал: "Провинциальный секретарь и кавалер Антон Пупкин".

Чиновник, опытный в даче свидетельских показаний, сделал, как и следовало ожидать, более точное и подробное показание, чем его предшественники. Он утвердительно говорил, что очень хорошо знал самого господина Тулузова и его родителей, бывая в том городе, где они проживали, и что потом встречался с господином Тулузовым неоднократно в Москве, как с своим старым и добрым знакомым. Желтоватое лицо Савелия Власьева при этом блистало удовольствием. Чело Тулузова также сделалось менее пасмурно. И когда, после такого допроса, все призванные к делу лица, со включением Савелия, ушли из камеры, то пристав и Тулузов смотрели друг на друга как бы с некоторою нежностью.

- А вот вам и еще пакетик! - проговорил Василий Иваныч, подавая частному довольно туго наполненный пакет.

- Это очень приятно! - ответил тот, на ощупь узнав, сколько таилось в пакете.

Совершив это, Тулузов спросил уже снова с насупленным несколько лицом:

- А Управа благочиния этими показаниями удовлетворится?

- Полагаю, что не придерется! - отвечал с не совсем полною уверенностью частный пристав. - Но для большей безопасности похлопочите лучше и там!

- У самого председателя? - сказал Тулузов.

- Нет-с! Тот, знаете, человек военный, мало в дела входит... Надобно задобрить советника, в отделение которого поступят ваши бумаги.

- А тот какого сорта человек? - спросил Тулузов.

- Тот родом французишка какой-то!.. Сначала был учителем, а теперь вот на эту должность пробрался... Больше всего покушать любит на чужой счет!.. Вы позовите его в Московский и угостите обедцем, он навек вашим другом станет и хоть каждый день будет ходить к вам обедать.

- О, черт бы его драл!.. Но все-таки благодарю вас за совет, - произнес Тулузов и при этом пожал руку частному приставу.

В описываемое мною время Московский трактир после трех часов пополудни решительно представлял как бы продолжение заседаний ближайших присутственных мест. За отдельными столиками обыкновенно сидели, кушали и пили разные, до шестого класса включительно, служебные лица вместе с своими просителями, кои угощали их обильно и радушно. Однажды за таковым столиком Тулузов чествовал нужного ему члена Управы. Член этот действительно был родом французик, значительно пожилой, но при этом вертлявый, в завитом парике, слегка набеленный, подрумяненный, с большим ртом, с визгливым голосом и с какой-то несносной для всех энергией, по милости которой, а также и манерами своими, он весьма напоминал скорпиона, потому что, когда к кому пристанет, так тот от него не скоро отцепится. Тулузов прежде всего старался его накормить всевозможными яствами и накатить вином. На все это член управы шел довольно податливо. К концу обеда Василий Иваныч нашел возможным приступить к необходимому для него объяснению.

- У вас скоро будет в рассмотрении мое дело, - сказал он.

- Знаю-с, - взвизгнул член Управы.

- И как же вы на него взглянете? - спросил, напротив, почти октавой Тулузов.

- Этого я не знаю-с, ибо самого дела не помню!

- Дело, в сущности, пустячное!.. Я, по моим отношениям к генерал-губернатору, мог бы совершенно затушить его...

Тут уж член Управы обиделся.

- Нет-с, у нас генерал-губернатор не такой, чтобы тушить дела... Вы сильно ошибаетесь! - завизжал он.