Масоны

Сколь ни прискорбно было Сергею Степанычу выслушивать все эти запальчивые обвинения Егора Егорыча, но внутренно он соглашался с ним сам, видя и чувствуя, как все более и более творят беззакония разные силы: кабацкая, интендантская, путейская...

- Касательно того, - начал он размышляющим тоном, - что Тулузов убийца и каторжник, я верю не вполне и не вижу, из чего вы это усматриваете...

- Об этом-с в нашей губернии, - принялся выпечатывать Егор Егорыч, началось дело, и у меня в руках все копии с этого дела; только я не знаю, к кому мне обратиться.

- Конечно, к министру внутренних дел, тем более к такому министру, как нынешний; он потакать не любит.

- Такого нам и надо! Нам нельзя еще жить без дубинки Петра!.. Но я не знаком совершенно с новым министром.

- О, это все равно! - сказал Сергей Степаныч и, немного подумав, присовокупил: - Я послезавтра увижусь со Львом Алексеичем и скажу ему, что вы очень бы желали быть у него. Он, я уверен, примет вас и примет не официально, а вечером.

- Мне не одному у него нужно быть, а с моим деревенским доктором, который поднял и раскрыл дело Тулузова и который по этому делу имел даже предчувствие за несколько лет пред тем, что он и не кто другой, как он, раскроет это убийство; а потому вы мне и ему устройте свидание у министра!

- Непременно! - обещал Сергей Степаныч.

- А когда вы меня оповестите о том?

- Да всего лучше вот что, - начал Сергей Степаныч, - вы приезжайте в следующую среду в Английский клуб обедать! Там я вам и скажу, когда Лев Алексеич [91]может вас принять, а вы между тем, может быть, встретитесь в клубе с некоторыми вашими старыми знакомыми.

- Очень рад, очень! - отозвался на это Марфин. - Ну, а как у вас в Петербурге масонство процветает? Все, я думаю, на попятный двор удрали?

- Не могу сказать, чтобы так это было. Все, кто были масонами, остались ими; но вымирают, а новых не нарождается!

- Да! - согласился с этим Егор Егорыч и присовокупил: - Хочу от вас заехать к князю Александру Николаичу.

- Это, конечно, следует вам сделать. Только князь, вероятно, вас не примет.

- Отчего?.. Неужели он так болен?

- И болен, а главное, князь теперь диктует историю собственной жизни Батеневу...

- Никите Семенычу Батеневу? - переспросил Егор Егорыч.

- Никите Семенычу! - отвечал Сергей Степаныч. - Хотя, в сущности, это вовсе не диктовка, а Батенев его расспрашивает и сам уже излагает, начертывая буквы крупно мелом на черной доске, дабы князь мог прочитать написанное.

- Это хороший выбор сделал князь! - заметил Егор Егорыч. - Образ мышления Батенева чисто мистический, но только он циничен, особенно с женщинами!

- Этого я не скажу, - возразил Сергей Степаныч, - и могу опровергнуть ваше замечание мнением самих женщин, из которых многие очень любят Никиту Семеныча; жена моя, например, утверждает, что его несколько тривиальными, а иногда даже нескромными выражениями могут возмущаться только женщины весьма глупые и пустые.

- Не знаю, чтобы это пустоту женщины свидетельствовало, а скорей показывает ее чистоту, - возразил Егор Егорыч, видимо, имевший некоторое предубеждение против Батенева: отдавая полную справедливость его уму, он в то же время подозревал в нем человека весьма хитрого, льстивого и при этом еще грубо-чувственного.

Выехав от Сергея Степаныча, он прямо направился к князю; но швейцар того печальным голосом объявил, что князь не может его принять.

- Слышал это я, - объяснил сему почтенному члену масонства Егор Егорыч, - но все-таки ты передай князю, что я в Петербурге и заезжал проведать его!

- Слушаю-с! - произнес с оттенком некоторого глубокомыслия швейцар.

В среду, в которую Егор Егорыч должен был приехать в Английский клуб обедать, он поутру получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что на другой день после отъезда Егора Егорыча в Петербург к нему приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то пришел в удивление и негодование и, вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу. Егор Егорыч, прочитав это известие, проникся таким чувством благодарности, что, не откладывая ни минуты и захватив с собою Сверстова, поехал с ним в Казанский собор отслужить благодарственный молебен за государя, за московского генерал-губернатора, за Сергея Степаныча, и сам при этом рыдал на всю церковь, до того нервы старика были уже разбиты.

В Английском клубе из числа знакомых своих Егор Егорыч встретил одного Батенева, о котором он перед тем только говорил с Сергеем Степанычем и которого Егор Егорыч почти не узнал, так как он привык видеть сего господина всегда небрежно одетым, а тут перед ним предстал весьма моложавый мужчина в завитом парике и надушенном фраке.

- Здравствуйте, петушок! - сказал ему Батенев несколько покровительственным тоном.

Егора Егорыча немножко передернуло.

- Здравствуйте, мой милый коршун! - отвечал и он тоже покровительственно.