Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений

Здесь может быть и еще один момент, который, возможно, имел в виду Сен. Ролз неявно постулирует неоклассический мир. Бывают случайные события, однако их вероятности известны. Они никак не препятствуют тому факту, что перспектива

«самореализации» имеет ясный смысл: она означает то, как далеко вы ожидаете зайти в своем саморазвитии, — то есть насколько далеко в среднем, при повторном бросании уже известных костей. Однако в современной экономике за жизнь одного поколения почти наверняка происходит то или иное базовое изменение в форме экономики, но мы заранее не знаем, в чем оно будет заключаться. В экономике такого типа «самость», которая складывается у человека при одном сценарии или плане, может значительно отличаться от личности, складывающейся при другом сценарии. То, что «реализуется» по мере прохождения жизни, — это не только дистанция собственного развития, но и направление этого развития. В этом мире «самость» не является ни фиксированной, ни подчиненной постоянным законам движения, так что понятие «самости» не имеет объяснительной ценности. В «Генрихе IV» Генрих, принц Уэльский, говорит об огромных колебаниях, возможных в личностном развитии: через два года после своей коронации и военного похода, завершившегося великой битвой с французами, он заявляет: «я от прошлого навек отрекся» («I have turn’d away my former self»).

Виталисты о хорошей жизни

Постаристотелевским прагматикам так и не удалось сформулировать некоторые из наиболее важных тезисов о хорошей жизни. В работах этих авторов жизнь описывается довольно однообразно — в лучшем случае как длинная цепочка прагматических упражнений в решении задач, которые поддерживают нашу увлеченность и приносят удовлетворение достигнутым мастерством. Хотя у этой концепции хорошей жизни есть свои положительные стороны, она не допускает возбуждения от изобретения новых возможностей или новых завоеваний, удовольствий, которые рождаются, когда осуществляются «мечты», как и (меньшей) удовлетворенности в случае, когда осуществить их не удалось. Полноценная жизнь всегда была богаче прагматического описания. Однако странно, что столь узкая версия аристотелевской хорошей жизни была разработана в те времена — 1920-1970-е годы, — когда беспрецедентное число людей жило намного более насыщенной жизнью. Вряд ли нужно повторять, что в современных экономиках той эпохи люди применяли свои творческие способности к изобретению новых продуктов, а свое воображение — в предсказании пользы этих продуктов для конечных пользователей; отдельные команды шли на риск, занимаясь разработкой и внедрением этих новых продуктов[217]

. Существует ли в таком случае какая-то иная точка зрения на хорошую жизнь, которая отображала бы ощущения действующего в таком мире человека и ту ценность, какой участники современной экономики наделяют возможность работать в ее рамках?

С древних времен параллельно с прагматической версией развивалась совершенно иная концепция хорошей жизни. Это концепция, которой Жак Барзен из Колумбийского университета и Гарольд Блум из Гарварда дали название «витализм». Некоторые ключевые фигуры и идеи этого направления были затронуты в четвертой главе, но здесь нужно представить более полную картину. До самого последнего времени учащиеся европейских школ и американских колледжей знакомились в основной программе с виталистской литературой западного канона. Самым первым виталистом, возможно, является Гомер, греческий поэт, живший в XII веке до н. э., автор «Илиады» и «Одиссеи». Эти эпические поэмы повествуют о героях Древней Греции — их упорстве, смелости и терпении.

Другим ранним виталистом является скульптор Бенвенуто Челлини, чрезвычайно важная фигура Возрождения (и протагонист оперы Берлиоза, названной по его имени). В «Автобиографии» он откровенно наслаждается своими творческими способностями и успехами, тем, что ему удалось сделать это. Даже сегодня молодого читателя могут ошеломить столь сильные амбиции.