— Сосуществуют же, — пожал плечами Говорков. — Учти: тут родоплеменное общество. Главное, чтобы не трогали тебя самого и твоих родичей, а на остальных наплевать. Зато войн нет. Любой конфликт Маххаим пресекут вмиг. Вспомни нашу историю. Наши предки постоянно друг друга резали. Так что с точки зрения смертности Маххаим, может, и не самое худшее зло.
— Ты вроде бы их оправдываешь? — нахмурился я.
— Не их, — покачал головой Говорков. — Людей. Ты осуждаешь аборигенов за то, что они приняли существующее положение, но в чем они виноваты? В том, что родились здесь, а не в Центральной Сибири? И что они могут сделать с Маххаим, сам подумай. У тех — ящеры, телепатия, способность мгновенно залечивать раны…
— Ящеры есть не только у Маххаим, — возразил я, вспомнил динозавра разбойников, напавших на поселок Меченой Рыбы.
— Какая разница! Одной только телепатии за глаза хватило бы. Люди и Маххаим живут бок о бок уже не одно поколение. Привыкли к существующему положению. Всё всех устраивает, поверь мне!
Разговор иссяк. Говорков одной рукой почесывал Мишку, другой — Лакомку. Мохнатые предатели льнули к нему и довольно щурились.
Хороший человек Михал Михалыч Говорков. И мыслит верно. К сожалению. Из моей идеи поднять восстание против оборотней, ничего не выйдет. Технически это осуществимо. Наделать примитивных арбалетов, раздать местным добровольцам… При соотношении сто к одному и на достаточно большой дистанции Маххаим вполне уязвимы. Вот только добровольцев у меня не будет. Не станут местные проливать кровь за свободу. Тем более — свободу в моем понимании.
А с другой стороны, зачем препоручать приятное дело истребления оборотней кому-то еще, если можно делать это собственноручно и, похоже, с немалой пользой для Дара.
Идея ускорить возвращение Сил за счет избавления этого мира от монстров нравилась мне всё больше и больше.
Если мне удастся восстановиться хотя бы до того уровня, чтобы меня сумели
Но это — мечты. Пока же придется действовать самому.
— Михал Михалыч, — окликнул я своего нового товарища. — Помнишь, я тебе кое-что обещал?
— Я бы от обувки не отказался, — оживился Говорков. — Надоело по колючкам босиком бегать.
— Это уж ты сам решай, что со шкурой делать, — сказал я. — Мокасины или штаны.
— С какой шкурой?
— Той, что я тебе обещал. Маххаимовой.
На крокодилов оборотню было чихать. Нырнул прямо в реку и поплыл, мощно загребая лапами. Добрался до отмели, выбрался на песок, встряхнулся по-собачьи, затем встал на ноги и уже совсем по-человечески отжал плащ-накидку. Завернулся, облизнулся и двинулся к поселку. Издали от человека и не отличишь.
Оборотень шел по берегу и не торопился. Я же припустил по дороге, без труда его обогнал и притаился за поваленным деревом. Увидеть он меня не мог — на мне был такой же камуфляжный плащик, как и на нем. Учуять меня тоже было затруднительно. Запах подтухшей рыбы забивает всё. Оставалась вероятность, что тварь «унюхает» мои мысли, но тут уж приходилось рискнуть. Я замер и впал в подобие комы: остановил мысли, слился с природой, закуклился. У нас в Школе это называлось «прикинуться пеньком».
Но оставаться «пеньком» в момент атаки было невозможно, поэтому оборотня нужно было отвлечь.
Эту задачу с блеском выполнила Марфа.
Как только тварь поравнялась с моим укрытием, лысоголовая птичка с сиплым клекотом приземлилась на ветку в двух метрах от оборотня.
Марфа страшно трусила, но сделать ей что-то нехорошее тварь не успела бы, даже если бы захотела. Оборотень только голову повернул, а я уже выпрыгнул из-за ствола и махнул своим оружием. Бронза, конечно, не железо, но отточенный на манер нагинаты наконечник плюс хороший замах плюс мастерство — и дело сделано. Башка оборотня отделилась от туловища и покатилась по земле. Марфа ловко притиснула ее лапой и быстренько выклевала глаза.
Обезглавленный оборотень превращаться в безголового зверя не стал, а повел себя как обычный покойник. То есть упал, где стоял. Я дважды воткнул в него мое орудие труда и только тогда прочувствовал, что тварь окочурилась.