Рендер понимал, что что-то тут неправильно.
Он повернулся к Эйлин Шалотт. Зеленый конус ее шляпы возвышался в темноте, таща клок зеленой вуали. Ее горло было в тени, но...
- Где ожерелье?
- Не знаю. - Она улыбалась. Она держала стаканчик, отливающий розовым. В нем отражался ее изумруд.
- Выпьете? - спросила она.
- Стойте спокойно, - приказал он.
Он пожелал, чтобы стены обрушились. Они поплыли в тени.
- Стойте спокойно, - повторил он повелительно. - Не делайте ничего. Постарайтесь даже не думать. Падайте, стены! - закричал он, и стены взлетели в воздух, и крыша поплыла по вершине мира, и они стояли среди развалин, освещенных единственной свечой. Ночь была черна как уголь.
- Зачем вы это сделали? - спросила она, протягивая ему стаканчик.
- Не думайте. Не думайте ни о чем. Расслабьтесь. Вы очень устали. Как эта свеча мерцает и гаснет, так и ваше сознание. Вы с трудом держитесь в бодрствующем состоянии. Вы едва стоите на ногах. Ваши глаза закрываются. Да здесь и смотреть не на что.
Он пожелал, чтобы свеча погасла. Но она продолжала гореть.
- Я не устала. Пожалуйста, выпейте.
Он слышал сквозь ночь органную музыку. В другое время он не узнал бы ее сразу.
- Мне нужно ваше сотрудничество.
- Пожалуйста. Все, что угодно.
- Смотрите! Луна! - показал он.
Она взглянула вверх, и из-за черной тучи вышла луна.
- И еще, и еще...
В темноте прошли луны, как нитка жемчуга.
- Последняя будет красной, - сказал он.
Так и было.
Он вытянул указательный палец, откинул руку в сторону, вдоль поля зрения Эйлин, и хотел коснуться красной луны.
Рука его заболела; ее жгло. Он не мог шевельнуть ею.
- Очнитесь! - завопил он.
Красная луна исчезла, и белые тоже.
- Пожалуйста, выпейте.
Он вышиб стаканчик из ее руки и отвернулся. Когда он снова повернулся к ней, она по-прежнему держала стаканчик.
- Выпьете?
Он повернулся и полетел в ночь.
Это напоминало бег сквозь высокий - выше пояса - снежный сугроб. Это было неправильно. Он усложнил ошибку этим бегом - он уменьшил свою силу, а силу Эйлин увеличил. И это вытянуло из него энергию, высушило его.
Он стоял во мраке.
- Мир движется вокруг меня, - сказал он. - Я - его центр.
- Пожалуйста, выпейте, - сказала она, и он очутился на прогалине, рядом с их столиком у озера. Озеро было черное, а луна серебряная, и висела она высоко, он не мог до нее дотянуться. На столе мигала единственная свеча, и ее свет делал волосы и платье Эйлин серебряными. На лбу Эйлин была луна. На белой скатерти стояла бутылка Конти рядом с широкогорлым винным стаканчиком. Он был полон, и розовые пузырьки пенились по краю. Рендера мучила жажда, а Эйлин была прекраснее всех, кого он когда-либо видел, и ожерелье ее сверкало, и с озера дул холодный ветер, и было здесь что-то, что он должен был вспомнить...
Он шагнул к ней, и его доспехи слегка зазвенели. Он потянулся к стаканчику, но его рука болезненно застыла и упала вдоль тела.
- Вы ранены!
Он медленно повернул голову. Из открытой раны на бицепсе лилась кровь, стекала по руке и капала с пальцев. Броня была проломлена. Он заставил себя отвернуться.
- Выпей, любимый, это излечит тебя. Я подержу стаканчик.
Он смотрел на нее, пока она подносила стаканчик к его губам.
- Кто я? - спросил он.
Она не ответила, но ответило что-то из плещущей воды озера:
- Т_ы_ Р_е_н_д_е_р, _Т_в_о_р_е_ц.
- Да, я вспоминаю, - сказал он, и, повернувшись мысленно к той лжи, которая могла сломать всю иллюзию, заставил себя сказать:
- Эйлин Шалотт, я ненавижу вас.
Мир закачался и поплыл вокруг него, вздрагивая, как от рыданий.
- Чарльз! - взвизгнула Эйлин, и мрак упал на них.
- Очнитесь! Очнитесь! - кричал он, и его правая рука болела и горела и кровоточила в темноте.
Он стоял один на белой равнине, безмолвной и бесконечной, склоняющейся к краям мира. Она испускала собственный свет, и небо было не небом, а пустотой, ничем.
Ничто. И он был один. Его собственный голос эхом возвращался к нему с конца мира: "...ненавижу вас", - говорило эхо, - "...ненавижу вас". Он упал на колени. Он был Рендером. Он хотел закричать.
Над равниной появилась красная луна, бросающая призрачный свет на всю протяженность равнины. Слева поднялась стена гор, и такая же - справа.
Он поднял правую руку, поддерживая ее левой, вытянул указательный палец и потянулся к луне.
С черных высот пришел вой, страшный плачущий крик - получеловеческий, весь - вызов, отчаяние и сожаление. Затем Рендер увидел его, шагающего по горам, сбивающего хвостом снег с самых высоких пиков - последнего волка-оборотня Севера, Фенриса, сына Локи, бушующего в небе.
Фенрис прыгнул в воздух и проглотил луну. Он приземлился неподалеку от Рендера; его огромные глаза горели желтым огнем. Он крался к Рендеру на бесшумных лапах через холодные белые поля, лежавшие между горами, и Рендер отступал от него, поднимаясь и опускаясь по холмам, через трещины и ущелья, мимо сталагмитов и башенок, под ледниками, вдоль замерзших рек, все вниз и вниз, пока жаркое дыхание зверя не обдало его, и хохочущая пасть не раскрылась над ним.
Рендер увернулся, и его ноги стали двумя сверкающими реками, уносящими его прочь.