Мастера детектива. Выпуск 5

— Можете так и думать. Иначе бы я не разглядывал вас. Но дело в том, что я пытался увидеть вас хоть один раз одинаковой. Если вы хоть капельку повернете голову влево или вправо, ваше лицо делается совершенно другим. Знаю, что такие лица встречаются, но я никогда не видел, чтобы они менялись так разительно, как ваше. Говорил ли вам кто–нибудь об этом?

Она раздвинула губы, затем сжала их и отвернулась от меня. Мне оставалось только обратиться к своей тарелке, что я и сделал, но через мгновение она вновь обернулась ко мне.

— Знаете, — сказала она, — мне еще девятнадцать лет.

— Я тоже был когда–то девятнадцатилетним, — заверил я. — Кое–что мне в этом нравилось, а кое–что было ужасным.

— Да, — согласилась она, — я еще не научилась, как нужно относиться к окружающему, но надеюсь со временем научиться. Извините меня, мне следовало ответить вам «да», мне уже об этом говорили. Относительно моего лица, я имею в виду. И не однажды.

Итак, я сдвинулся с мертвой точки. Но как, черт возьми, быть тактичным, если не знаешь, что выходит за рамки приличия, а что нет? Переменчивое лицо вовсе не означает, что у девицы обязательно должен родиться ребенок. Я переметнулся к другой теме.

— Понимаю, мое замечание было бестактно, — сказал я, — но я хотел только объяснить, почему разглядывал вас. Я бы не заговорил на эту тему, если бы заподозрил в ней что–нибудь оскорбительное. Можете отомстить мне. Я очень чувствителен в отношении верховой езды, потому что однажды, когда слезал с коня, у меня застряла в стремени нога. Спросите меня что–нибудь о лошадях, и выражение моего лица тут же изменится.

— Вы, конечно, ездите верхом в Центральном парке? Это случилось там?

— Нет, на Западе, однажды летом. Продолжайте.

Мы принялись болтать о лошадях, пока не вмешался Поль Шустер, сидевший справа от нее. Я не могу винить его за это — ведь по другую сторону от него сидела миссис Робильотти. Эдвин Лэдлоу все еще продолжал занимать Розу Тэттл, и только когда подали десерт — пудинг со взбитыми сливками, — я получил возможность спросить ее о замечании, которое она сделала.

— Вы что–то сказали, — произнес я, — может быть, я неверно расслышал?

Роза Тэттл проглотила кусок пудинга.

— Может быть, это я неверно выразилась. Со мной это случается. — Она наклонилась ко мне и понизила голос. — Мистер Лэдлоу ваш друг?

Я покачал головой.

— Никогда не встречал его до сегодняшнего дня.

— Ничего не потеряли. Он издает книги. Посмотрите на меня, разве я похожа на человека, которого интересует, сколько книг было издано в прошлом году в Америке, в Англии и в других странах?

— Не сказал бы этого. Скорее всего, вы спокойно можете прожить и без этих сведений.

— Так и есть. Что же я неверно сказала?

— Я не говорю, что вы неверно сказали. Вы что–то сказали о людях, которые были здесь в прошлый раз, и мне показалось, что я неправильно вас понял. Вы говорили о другом званом вечере?

Она кивнула.

— Да. Три года назад. Она же устраивает их ежегодно, знаете?

— Да.

— Я здесь уже второй раз. Моя приятельница, которую я упоминала, говорит, что я родила второго ребенка только ради того, чтобы меня снова пригласили сюда, но поверьте, если бы я хотела шампанского, то могла бы пить его чаще, чем через год. К тому же я вовсе не уверена, что меня пригласили бы сюда еще. Как думаете, сколько мне лет?

Я посмотрел на нее изучающим взглядом.

— Ну, скажем… двадцать один…

Она была польщена.

— Из вежливости вы, конечно, сбросили пять лет, так что вы угадали. Мне двадцать шесть. Неправда, что роды старят девушку. Разве что если у вас много детей, восемь или десять, но и это ничего не значит, просто с годами начинаешь выглядеть старше. Я просто не верю, что выглядела бы моложе, если бы у меня не было двоих детей. Что вы скажете?

Я оказался в затруднительном положении. Я принял приглашение, отдавая себе полный отчет относительно значения этого ужина, и заверил хозяйку, что она может на меня положиться. На мне лежала моральная ответственность, а эта веселая мать–одиночка одним своим вопросом — постарела ли она от родов — ставила меня в двойственное положение. Если я отвечу — нет, не постарела (что было бы и правдиво и тактично), это бы означало, что я одобряю ее образ жизни и тем самым нарушаю данное мной обещание и наношу вред самой идее этого вечера. К тому же она, конечно, уже сотни раз слышала всякие нравоучения, и они не произвели на нее никакого впечатления. Все это я сообразил в три секунды. Не мое дело, будет она продолжать производить на свет детей или нет, но я вовсе не должен поощрять ее к этому. Поэтому я соврал.

— Да, — сказал я.

— Что? — возмутилась она. — Вы говорите «да»?

Я оставался непреклонен.

— Да, Вы согласились, что я дал вам двадцать шесть лет, скинув пять лет из вежливости. Будь у вас только один ребенок, я мог бы дать вам двадцать три года, а если бы не было вовсе, то двадцать. Не могу этого доказать, но возможно, что именно так оно и было бы. Давайте лучше примемся за пудинг, мы отстали от других.

Она с радостью обратила свое внимание на тарелку.