Мастерство актера и режиссера

В самом деле, разве актер, играющий Хлестакова, видит перед собой своего слугу, старого дворового крестьянина Осипа? Нет, он видит актера, загримированного Осипом. Осип — пожилой человек, а актер, играющий Осипа, может быть молодым. Хлестаков, созданный Гоголем, глядя на лицо Осипа, видит морщины; актер же, играющий Хлестакова, видит не морщины, а грим на лице своего товарища, он видит линии, нарисованные краской, а эти линии вблизи совсем не похожи на настоящие морщины.

Объектом внимания Хлестакова является его пустой желудок. Актер же сыт, и, следовательно, если он сделает объектом внимания собственный желудок, то этот объект будет сильно отличаться от объекта внимания Хлестакова.

Подобное несоответствие неизбежно сопутствует артисту в любой роли. Если вы, например, определили, что герой по логике своей внутренней жизни сосредоточен в данный момент на великолепном пейзаже, которым он любуется через окно, то ведь актер на самом деле никакого пейзажа не видит и увидеть не может: глядя в бутафорское окно, он видит лишь неприглядный хлам, имеющийся за кулисами любого театра.

Как же осуществить на деле выдвинутое нами требование, чтобы актер был сосредоточен на объектах образа, раз объекты внимания у героя и актера волей-неволей оказываются разными: у одного — великолепный пейзаж, поэтическая картина, а у другого — безрадостный вид закулисной части сцены?

Этот вопрос является коренным вопросом актерского творчества. Секрет актерского искусства, его "магическая тайна" — именно в этом вопросе.

Попытаемся эту "тайну" раскрыть.

К несчастью, многие весьма авторитетные театральные деятели и педагоги вносят в этот вопрос большую путаницу и нередко не только внушают своим ученикам теоретически ошибочные взгляды, но и дают при этом крайне вредные практические указания.

Самым вредным и ложным разрешением поставленного вопроса является, к сожалению, очень распространенный взгляд, согласно которому актер будто бы должен уметь видеть то, чего на самом деле нет.

Например, нет великолепного пейзажа за окном, а актер должен его видеть. Нет летящего над головой аэроплана, а актер обязан его увидеть. Перед артистом находится загримированное лицо пожилой и некрасивой партнерши, играющей роль молодой героини, — актер же должен увидеть перед собой очаровательную женщину. И так далее.

Все это абсолютно неверно. Нельзя требовать от здорового человека, не страдающего болезненными галлюцинациями, чтобы он видел то, чего на самом деле нет. Необходимо твердо установить, что актер должен видеть все, что окружает его на сцене, таким, каким оно реально дано.

Актер должен видеть, слышать, осязать, обонять — словом, воспринимать окружающую его сценическую среду точно в том виде, в каком она существует на сцене. Необходимо, чтобы эта среда воздействовала своими вполне реальными свойствами на органы чувств находящегося на сцене актера.

Для этого органы чувств у актера должны постоянно находиться в состоянии мобилизованности и быть безукоризненно здоровыми. В частности, внимание актера должно быть постоянно сосредоточено на вполне реальных объектах, а отнюдь не на предполагаемых или воображаемых. Только при этом условии актер будет восприниматься зрителями как живой человек; только в этом случае (как это на первый взгляд ни странно) он будет восприниматься в качестве образа.

В самом деле, допустим, что актер начнет воображать нечто несуществующее, то, чего на самом деле перед ним нет. Тогда все его существо — выражение лица, выражение глаз, все поведение — будет свидетельствовать именно об акте воображения, а вовсе не об акте сосредоточения на реальном объекте. Ибо выражение лица у человека, который видит перед собой нечто реальное, коренным образом отличается от выражения лица человека, что-либо воображающего. А ведь зрителей нужно убедить вовсе не в том, что актер как образ, как действующее лицо пьесы воображает нечто перед собой, а в том, что он видит вполне определенный реальный объект.

Возьмем следующий пример. Предположим, что актер должен сыграть сцену объяснения в любви, но перед ним находится партнерша, которая ему совсем не нравится. Следуя теории, по которой, находясь на сцене, нужно видеть то, чего нет, актер может пойти следующим путем: вместо того чтобы объясняться в любви актрисе, которая реально перед ним находится, он будет стараться вообразить на ее месте женщину, которую действительно любит. Охотно допускаю, что, если это ему удастся, он непременно будет испытывать те чувства, которые свойственно испытывать влюбленному человеку. Но получит ли при этом зритель то, что должен получить? Разумеется, нет!