Матабар. II

Если так задуматься, то окажись он сам на месте тех молодых людей, что годами надрывались, чтобы набрать необходимый минимум даже не для зачисления, а для сдачи вступительных испытаний… а затем еще и понабравшие банковских ссуд или заключившие не самые выгодные договоры с гильдиями, войсками или дворянскими семьями, то ситуация получается весьма и весьма печальной.

Видеть перед собой постоянное напоминание о том, что кому-то не то, чтобы «повезло», а он просто родился в «нужной» семье… которая, ко всему, еще и является семьей военных преступников…

Ардан покачал головой.

Что он там думал о благодарности второй канцелярии? Ему, в самом натуральном виде, заранее обеспечили положение персоны нон-грата. Пожалуй, это вписывалось в те слова, оброненные Плащом во время встречи в доме Анорских. Потомку Арора Эгобара лучше держаться подальше от столицы и не привлекать к себе лишнего внимания.

А если уж он, все же, оказался здесь, среди цвета страны, то надо сделать так, чтобы ни в коем случае этот самый цвет страны не решил завести с нежелательным элементом каких-либо связей.

— Замечательно… — проворчал Ардан, поправляя мешок, все норовивший соскользнуть с плеча.

Следуя на расстоянии за группой первокурсников, они пересекли атриум, затем прошли через одну из дверей и оказались в арочном коридоре, где через высокие окна с одной стороны была видна Площадь Звезд (горожане на ней, после завершения представления, начали постепенно расходиться), а с другой — широкий проспект, по которому ехали, сверкая фарами сквозь дождь, автомобили.

Опять дождь…

Март предупреждал, что погода Метрополии весьма своеобразна. Пять месяцев осени, пять месяцев зимы, три недели весны и пять недель лета, которое, по сути, является помесью едва ли не всех прочих сезонов. И редкой удачей считается встретить на небе солнце. Среди горожан даже ходила шутка на этот счет. « В Метрополии было солнце, но я в тот день работал».

Ардан тогда, в прерии, наивно полагал, что Борсков преувеличивает или хочет впечатлить, а может и припугнуть ничего не знающего о внешнем мире ковбоя, но…

Юноша поднял взгляд на небо. Низкое и тяжелое. Оно походило на пролитый мазут, размазанный по вязкой и мокрой земле, раскатанной тракторами и вскопанной плугами. Липкое и тягучее, пытающееся затянуть тебя внутрь и задушить. И столь же разительно под ним сияли огни города, стремящиеся пронзить нависшую над ними тьму.

Как там говорил Март?

« Город контрастов. Контрастов во всем».

Пожалуй, он был прав…

— Так-так-так, — прокаркал сухой; въедливый, как моль, голос. — Что у нас здесь? Первоку-у-урсники…

Ардан и сам не заметил, как вместе с группой студентов успел миновать множество дверей и добрался до самого конца своеобразного тоннеля.

Вместе с остальными он прошел за массивную створку из дерева, запирающуюся изнутри на, что неожиданно, засов. Сняв шляпу, Ардан осмотрелся.

Он стоял около… да, совершенно верно, очередной стойки. Обшарпанная, местами с облупившейся краской и сползающим растянутыми чулками лаком, она примостилась около недавно вымытой лестницы, ведущей наверх и, соответственно, вниз.

За самой стойкой, помимо открытого стеллажа с пронумерованными секциями, хранящими внутри по четыре ключа, обнаружился еще и пожилой мужчина. С повязкой на правом глазу, со сморщенным лицом, покрытым кожей, напоминающей кожуру переспелой вишни, он беспардонно ковырялся узловатым пальцем в длинном, горбатом, орлином носу. Залысина уже почти одолела его некогда, пожалуй, пышную шевелюру, а теперь по вискам струйками грязного ручья стекали несколько прядей жидких, седых волос.

Он носил замасленный желтый мундир, а синяя фуражка покоилась на вешалке, чуть ли не согнувшейся под весом армейской шинели — ровесницы старика. На груди, судя по всему — коменданта мужского общежития университета, висела одна единственная медаль. Начищенная до такого блеска, что в ней отражались лица первокурсников, сгрудившихся около бортика.

— Слушаем внимательно, рядовые! — гаркнул старик и тут же закашлялся в горьком, мокром кашле, после чего сплюнул в стоявшее внизу ведро и продолжил. — В казарме отбой ровно в двадцать часов!

— Двадцать часов? — шепнул один из троицы. — Что это?

— Так в армии часы считают, — ответил ему товарищ. — Это на армейский лад.

— Вечные Ангелы… а я думал Вит шутил, когда говорил, что новый комендант немного свихнулся на военной служ…

— Тише ты! Вдруг услышит!

Но комендант не слышал. Студенты говорили так тихо, что если бы не слух матабар, то и Арди бы ничего не разобрал.

— Разговорчики в строю! — но вот зрение старика пока еще не подводило. — После отбоя никого не впускаю и не выпускаю! Опоздаете — будете спать на улице. Это понятно?

Студенты что-то неразборчиво пробормотали.