Математическое ожидание случайной величины

Напрасно мама волновалась. Ни в детстве ни в остальном времени, алкоголь, как средство постижения особых состояний, в радости и печали, так и не нашел в моих пристрастиях сильной приверженности, в качестве необходимого дополнения к существованию.

Более того, в возрасте, когда двор и школа, вступают в состязание уровня дерзости, взрослеющих характеров, употребление крепких и слабых напитков в отчетном перед ровесниками и старшими, количестве становятся обязательной нормой крутизны, я так и не открыл в себе зависимости качества озорства от количества выпитого.

В нашей новой квартире была еще одна комната, которую называли социалистической нормой фразеологического иезуитства «подселение». На самом деле Родина, предоставившая нашей семье жильё, просто сменила один вид коммуналки на другой. В подпадавшем в программу расселения ветхого фонда в парке Сокольники, нашем старом жилье, всех жильцов по очереди вызывали в какую-то «комиссию исполкома». И эта загадочная комиссия принимал судьбоносные решения о достоинстве той или иной семьи или гражданина в комфортном, или не очень дальнейшем существовании под другой крышей. Маме, которая ходила на эти комиссии сказали: дети у вас однополые, значит им одной комнаты хватит. И вам с мужем еще одной. А третью займете, как только, так сразу. Мы вам туда бабушку «перспективную» подселим. Так и назывался этот метод обеспечения жильем граждан советской страны – с перспективным подселением.

Перспективная бабушка Елена Петровна, была одинокой старой девой, с корнями в тверской губернии, где и проводила летнее время, напитываясь живительными силами деревенского молока и свежих плодов растительного и животного мира. В свои семьдесят она выглядела на 50 и не спешила ни в какую перспективу, предусмотренную жилищным кодексом. Весной, зимой и осенью, она коротала своё одиночество в нашей общей квартире, периодически схватываясь на общей кухне размером 6 квадратных метров с мамой, в яростные споры, о чем-то им обеим очень важном. Слов аргументирующих в этих схватках мне разобрать было трудно. Одно только сочетание рефреном звучавшее в устах Елены Петровны запомнилось, как главный раздражитель мамы. «Я имею право». Это самое право, было козырной картой, которую бить просто нечем. И когда в очередной раз эта Елена Петровна с нее ходила, все остальные неизбежно оказывались в дураках. Мне же настолько врезалось в ассоциативную память и само сочетание слов и типаж вредной бабки, за которым наступает тошнотное осознание необходимости признания её действий или границ непреодолимыми, что всю дальнейшую жизнь, если доводилось в какой ситуации слышать это сочетание слов, то фантазии даже и не стоило трудиться. Автор изрекаемого сочетания непременно превращался во вредную бабку, которая оставит в итоге всех обитателей коммунальной кухни в дураках, взяв свое. И даже чужое. В отдельных случаях. Елена Петровна перспективно пережила брак моих родителей. И еще лет 10 после. Она тихонько покинула этот мир, уехав по весне на родину в деревню. Откуда уже и не вернулась. А доставшаяся нашей семье наконец-то вожделенная дополнительная комната была к этому времени, и неактуальна вовсе.

Годами позже, изучая разные культурные традиции народов мира, я узнал, что в китайском языке, иероглиф ссора изображает двух женщин под одной крышей.

Как жаль, что в тот самый период конца шестидесятых и начала семидесятых, меж Советским Союзом и Китаем, резко закончились годы дружбы и взаимопроникновения культур. А то бы комиссии в исполкомах, знай, они, что две бабы на одной кухне – фитиль потенциала гражданской войны, наверное, иначе бы творили единую сплоченную семью социалистического общества. А может и они спецом, всё так и исполняли?

Вышло так, что накопление постоянного стресса и восьмичасовая занятость родителей на работе, с выходными, которые надо было отрабатывать на даче, что взялся строить дед в недалеком (полтора часа езды на электричке и час пешком) пригороде, сказалось на нервном истощении обоих родителей. Они срывались нас дубасить с особой яростью за любые детские творчества, свойственные мальчишкам, которые ну никак не возможны без ущерба окружающей среде. За всё это влетало мне. Если дома: что закоротит, от проверки моторчика из игрушки от розетки вместо батареек; или треснет стекло от ударной волны выстрела, в результате испытания пушки «поджиги» на балконе, или если в отмороженных коньках прийти домой с катка по паркету до теплой батареи, чтобы оттаяли ноги. Да мало ли еще каких простых и естественных вещей, типа мелких игрушек и солдатиков, оставленных ночью в коридоре по пути в туалет. Ответ держал за всё старший. А потом и меж собой родители уже выливали друг-другу за «все прожитые годы», припоминая сто раз прощеное клятвенно и заверенное – больше не вспоминать.