Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Что делать? Сами японцы тоже не знают. В жёстких рамках установленных правил единственно возможным для большинства жителей Страны восходящего солнца кажется пренебрежительное отношение к людям, чей статус им неизвестен. Если на улице встретились две знакомые японки, они могут бесконечно долго кланяться друг другу, исподтишка следя, кланяется ли та, другая: упаси боже перестать кланяться первой! И та же японка может бесцеремонно ткнуть вас локтем в переполненном вагоне метро: а что с вами церемониться, ведь ваш статус незнаком, и значит, ваше присутствие можно просто игнорировать. Вас тут нету! Человек с неизвестным статусом – как бы человек-невидимка.

Ну а если вы намерены сознательно высказать своё отрицательное отношение к оппоненту? Здесь у японцев своя, тоже хорошо разработанная система. Можно подобрать соответствующие слова, изменить грамматическую конструкцию. Но можно и убрать все «вежливости», и такая фраза будет звучать почище русского мата. Вот пример.

Как надо вежливо попросить открыть окно, если вы русский? Ну, например, с помощью добавления «пожалуйста»: «Откройте, пожалуйста, окно», или представив просьбу в виде вопроса: «Не могли ли бы вы открыть окно?» Последняя фраза больше понравится англоговорящим народам, они её, пожалуй, даже усилят: «Would you very much mind opening the window, please?» Оба народа сочтут слишком бесцеремонным простой приказ «Открой окно! Open the window!».

В обычной речи японцы категорически не примут просьбу типа «Открой окно!». Наиболее приемлемый вариант – не изысканно вежливый, заметьте! – был бы, вероятно, что-нибудь вроде «Не могли ли бы вы сделать так, чтобы окно оказалось открытым?».

Странно, да? Но для японца самое страшное – потерять лицо: я попрошу его открыть окно, а он откажется, что тогда мне делать? Я буду унижен, а это непереносимо. Поэтому я облеку просьбу в такую форму, чтобы она выглядела как косвенный намёк, тогда отказ тоже не будет выглядеть так категорично.

А чтобы, наоборот, обидеть собеседника, показать, что на социальной лестнице ты не считаешь его равным себе, можно просто сказать: «Открой окно!», и это будет звучать куда хуже, чем те же слова, сказанные англичанином или русским: ведь ты опустил все слова, которые выражают уважение к собеседнику. А если при этом ты ещё намеренно употребил не то личное местоимение, которое приличествует собеседнику, воспользовался невежливой формой глагола, то в бранных словах просто уже нет необходимости.

Получается, что, если русский захочет оскорбить оппонента, он прибегнет к оскорбительным выражениям. Отчего его фраза станет много длиннее. А если того же захочет японец, он уберёт из речи все вежливые обороты, отчего его фраза станет много короче.

Вот пример из книги лингвиста Х. Пассина (H. Passin), который составил список примерных соответствий английских и японских высказываний, где каждая следующая фраза грубее предыдущей. Примерные по экспрессивности русские соответствия добавлены автором этой книги:

Ни в одном японском варианте нет ни одного табуированного слова, но в последних трёх фразах вульгарна и оскорбительна сама форма обращения. Чем вульгарнее японская оскорбительная фраза, тем она короче.

Приблизительно такова же стратегия обращения к разным личным местоимениям. Исторически местоимения «temae» и «kisama» выражали уважительное отношение к собеседнику. Со временем, однако, они стали выражать презрение и теперь используются как средство оскорбления адресата. В самом крайнем случае ими можно пользоваться только при общении самых близких друзей.

Характерный пример японского способа инвективизации речи имеется в повести Самукаво Котаро «Браконьеры». В интересующем нас эпизоде живописуется быт грубых и неотёсанных матросов во время морской экспедиции. Один из матросов прицеливается в нерпу, как вдруг раздаётся выстрел другого матроса, который, промазав, лишает первого добычи. Разъярённый первый матрос набрасывается на второго с бранью. Можете себе представить, что сказал бы этот матрос, будь он русским. Японец же сказал примерно следующее: «Ты, дурно пахнущий грязный подражатель!» Заметьте: в японском языке есть слово «вонючий», который ругатель не мог не знать. Тем не менее он выбрал обычное слово, которое можно употребить, скажем, о рыбе «с душком»…

Однако мало оснований полагать, что адресат в сцене из «Браконьеров» чувствовал себя сколько-нибудь лучше, чем представитель другого народа, которого «обложили» бы в соответствии с иной инвективной стратегией. Шокирующая сила инвективы была здесь такой же, что и в любой другой культуре.

Нередко, задавшись целью оскорбить противника, японец шире, чем в других ситуациях, пользуется словами канго – китайскими корнями. Считается, что канго больше годится «для угрозы», чем слова родного языка.

В этом отношении небезынтересно, что японцы с трудом усваивают иностранные языки, но зато, овладев чужим языком, нередко решительно отказываются от родного в определённых эмоционально насыщенных ситуациях (перебранка и тому подобное).